С МИРУ ПО НИТКЕ. Глава: МОЙ ПЕРВЫЙ ЛЕВЫЙ РУБЛЬ

Как-то меня пригласили на радиостанцию «Эхо Москвы» по поводу премьеры моего нового фильма «Ультиматум». Я пришел с

надеждой поговорить о необычном для меня фильме с профессиональным критиком, ведущим, но, как оказалось, пока я пил в

редакции кофе, ожидая начала передачи, в эфир выпустили какого-то эксцентричного критика (его выступление мне записала

жена), который возбужденно говорил, что я снимаю или эротику или криминал, и вот если предыдущий фильм был эротичным,

значит следующий обязательно будет криминальным и что он давно уже следит за этой закономерностью и т.д. Я, ничего не

подозревая, когда настало время, вошел в микшерскую. Сел к микрофону и чинно отвечал на простейшие вопросы, типа: за сколько

дней вы сняли фильм, кто снимался, что собираетесь снимать в дальнейшем и т.д. Если б мне дали послушать выступление этого

увертюрного критика, я бы наверняка ответил ему и беседа была бы интересней. А так, представляю себе, например, как они могут

пригласить к себе на интервью актера, например, Кокшенова. Критик скажет до его выхода, что актер этот, в основном, снимается в

ролях придурков и дебилов, и если, например, он только что снялся в роли придурка, то в следующем фильме обязательно

снимется в роли дебила. А после этого, когда Кокшенов сядет к микрофону, ему могут задать вопрос, типа, нравится ли вам ваш

герой? И Кокшенов, ничего не подозревая, ответит: Да, мне нравится мой герой, он близок мне по духу и т.д. Вот нечто подобное

произошло со мной, чего я от интеллигентной команды редакции «Эха Москвы», честно говоря, не ожидал. И потом, когда я пытался

обьяснить неэтичность такой манеры приглашения гостей в передачу редактору, ведающему разделом кино, та начала горячо

защищать честь мундира, хвалить критика (хотя на вопрос «почему ничего не сказали мне о его выступлении перед передачей» -

ничего не смогла вразумительно ответить) и, по-моему, так ничего и не поняла.

Кстати, потом, через несколько лет мне предоставилась возможность ближе познакомиться с тем критиком, который предварял

мое выступление на радио «Эхо Москвы»: он оказался очень экзальтированным человеком, с почти детской непос-редственностью

и наивностью и к тому же с феноменальной памятью - знал все о всех деятелях кино и популярной музыки, все фильмы, снятые в

СССР – год выпуска, студию, мог сходу назвать имена сценаристов, режиссеров, актеров, занятых в фильме, и все с

энциклопедической точностью, включая и разные бытовые подробности, неизвестные широкому зрителю. В то же время, если

спросить его конкретно о каком–либо фильме, например об «Афоне», о чем этот фильм - он с воодушевлением и на одном дыхании

начнет нести бессвязную псевдоаналитическую чепуху, не имеющую никакого отношения к фильму Данелия. Подкрепляя это свое

наблюдение, приведу историю, которую он рассказал мне о своей работе в центре Стаса Намина:

- Я подготовил программу своей работы на два года и попросил у Намина аудиенции, чтобы изложить ему свое видение

направления нашей работы. Он меня принял, внимательно слушал минут 15, а потом вдруг сказал мне: «Ты, гандон, чтоб больше я

тебя здесь не видел!» Представляете, какой нахал?!

Думаю, что я, не зная его, мог сказать ему почти такие же слова, если б он посмел бы нести ахинею, подобную той, на «Эхе

Москвы», или что-то в таком роде по поводу любого другого фильма. Но теперь я бы отнесся к его мнению о любом фильме

снисходительно, понимая, что он обладает совсем другими достоинствами и надо ценить его именно за то, что он умеет, а не за

его киноведческие эссе. Только недалекие редакторши различных отделов кино могут вопринимать подобные не совсем адекватные

быссмысленные речи как интересное мнение. Ну, Бог с ними!

Вспомнил я всю эту историю в той связи, что после этой передачи, меня, ничего не подозревающего о том, что я снимаю то

криминал, то эротику, провели в другую комнату и попросили рассказать, как я заработал свой первый рубль. Настроенный очень

благожелательно, я спросил:

- Легальный или левый? Если легальный, то я заработал его, как только поступил на работу после института и тут мало

интересного. А вот с левыми деньгами у меня были интересные истории.

И я рассказал одну из них – и потом друзья говорили мне, что слышали анонс по радио, что Эйрамджан расскажет о своем

первом левом рубле, а вот был ли этот рассказ в эфире после склоки с редактором – я не уверен и потому расскажу пару историй о

моих первых и последних левых рублях.

В Баку у меня был приятель, Алик, который был завмагом в магазине возле НИИ, где я тогда работал. Он оставлял мне и моим

друзьям дефицитные шмотки, мы ходили в рабочее время с ним в парк им. Дзержинского в биллиардную, встречались и в нерабочее

время – он был молодым прогрессивным завмагом и с ним было интересно. Отец его, как поговаривали, был миллионером и держал

какие-то цеха, выпускающие нейлоновые женские комбинации, мужские сорочки и т.д. Как-то Алик узнал, что в моем доме живет моряк,

который ходит в Иран и привозит на продажу нейлон.

- Скажи ему, пусть продает нейлон нам, - сказал мне Алик. – Мы платим по 10 рублей за метр и за каждый метр – рубль тебе за

комиссию. (Вот он, самый первый рубль!)

Я поговорил с соседом, и после очередного его возвращения из Ирана Алик приобрел у него 50 метров нейлона, а я 50 рублей

- больше половины моей зарплаты в НИИ за месяц. Потом мой сосед долго не ходил в Иран, я переживал, кажется, больше него,

что он ходит в Астрахань, в Красноводск, и Махач-Калу, а не по нейлоновому пути. Интересовался этим и Алик.

И вот однажды забегает к нам в лабораторию Мила Кудинова из конструкторского бюро и показывает подружкам кусок нейлона:

- Смотрите, купила в магазине на Монтина, 5 рублей метр, взяла на кофточку!

На наших девушек это известие не произвело такого впечатления, как на меня.

- Много там еще этого нейлона? - спросил я Милу.

- Полно! Несколько рулонов и разных расцветок. И никакой очереди.

Все! Я понял, что надо действовать. Тут же побежал в кассу взаимопомощи, куда я раньше никогда не обращался и взял

крупную сумму, пообещав скоро вернуть.

(Кстати, на бланке, заполняемом в кассе взаимопомощи, был вопрос: «На что берутся деньги?» Я не задумываясь написал:

«На удовлетворение своих порочных наклонностей». Так эта бумажка, которую никто не читал, осталась в архивах ВНИИТБ).

Понесся в поселок им. Петра Монтина (одного из 26-ти бакинских коммисаров) в тот самый магазин и скупил все имеющиеся там

рулоны с нейлоном. Перед тем, как платить в кассу, позвонил Алику и сказал, что моряк привез из Ирана очень много нейлона. Алик

сказал: «Забирай и привози мне. Твой рубль с каждого метра, так что, я думаю, привезешь, сколько сможешь!» Когда Алик увидел,

сколько я привез на такси рулонов к нему в магазин, я понял, что такого количества он явно не ожидал.

- Поехали к отцу, я столько бабок из кассы не могу взять.

Мы приехали к его отцу, старому горскому еврею, доке в коммерческих делах. Он надел очки и стал внимательно изучать

каждый рулон. Такого поворота я не ожидал, раньше я имел дело только с Аликом. «Наверняка усечет сейчас, что нейлон не из

Ирана», - нервничал я.

Больше нет такого? – наконец, спросил меня отец Алика.

Привез все, что было, - честно сказал я.

Хороший нейлон, лучше иранского, - сказал отец Алика и ушел в закрома за деньгами.

Столько метров, сейчас ты получишь клевые бабки, - сказал Алик. – Может отстегнешь и мне за комиссию?

Сколько процентов? – спросил я.

Четвертак, - скромно сказал Алик.

Ладно, твои, - согласился я, чувствуя себя Крезом.

Действительно. Я заработал кучу денег – по пять рублей с метра и еще по 75 копеек с каждого метра с вычетом Аликиных

комиссионных. Таких денег я сроду не видел. Вернул в кассу взаимопомощи долг и после этого впервые я ощутил, что такое деньги

– полмесяца я позволял себе то, о чем раньше не мог даже подумать. Получал ведь я в своем НИИ 88 рублей в месяц.

Должен сказать, что в те времена многие мои друзья и знакомые, чтобы сносно жить, занимались обыкновенной спекуляцией. В

командировке в Москве стояли в очередях, бегали по комиссионкам, закупали дефицитные шмотки и перепродавали их в Баку. Но

не каждый, мне кажется, был способен на это. Например, мой школьный друг, Марик Баксанский, про которого его мать всегда

говорила: «Марик, все евреи как евреи, а ты – дурак!», как–то тоже решил заняться «бизнесом», купил случайно по-дешевке 50

иранских многоцветных авторучек (модных тогда), положил их во внутренние карманы пиджака и пошел предлагать оптом своему

знакомому спекулянту. На улице имени Басина (тоже одного из 26-ти бакинских коммисаров) у него развязался шнурок на ботинке,

он нагнулся, чтобы завязать его, и все авторучки выскользнули из карманов и рассыпались вокруг него. А улица эта была очень

многолюдной, торговой и, когда он с помощью прохожих собрал авторучки, их оказалось меньше половины. Я привожу это как

пример того, что не каждый мог успешно заниматься такими делами. К тому же, я, например, не мог представить, что принесу, как

коробейник, кому-нибудь в дом чемодан вещей, буду назначать сумасшедшие цены и все будут знать, что я спекулянт. А в истории

с нейлоном моральная сторона операции мне кажется была соблюдена – это был бизнес. С риском, с расчетом, с некоторой долей

авантюризма. Оставался, правда, щекотливый вопрос: вправе ли я был так поступить с отцом своего приятеля, товарища. На это я

себе четко ответил: вправе! И вот почему.

Как-то незадолго до этого Алик стал со мной вести разговоры: давай поедем на 1-ое мая в Одессу. Я отказывался, ссылаясь,

что мне и в Баку хорошо, а на такую поездку требуются деньги, которых у меня нет. «Я плачу, не твое дело!» - настаивал Алик, но я

отказывался, потому что не хотел ездить за чужой счет. И однажды, придя домой, узнаю от мамы, что приезжал Алик и забрал мой

паспорт для покупки авиабилета в Одессу, сказал, что он со мной договорился. Мне же он обьяснил, что ему очень хочется в

Одессу, а без меня он не поедет и все.

- Что мы там будем делать три дня? - пытался узнать я у него.

- Я знаю?! - разводил руками Алик. – Это же Одесса!

Короче, полетели мы в Одессу, остановились в гостинице «Лондонской» и с первого же дня стали с ним ездить по

подозрительным местам, где он скупал платки с люрексом, какие-то кофточки, платья, японские часы.

Для чего тебе это все в таком количестве? – на всякий случай спросил я, хотя обо всем догадывался.

Я знаю?! – опять разводил руками Алик.

Кстати, однажды к нему пришел фарцовщик с японскими часами, и Алик с ним жестко торговался. Фарцовщик, наконец, не

выдержал:

Ты что, с Урала?! – спросил он с издевкой в голосе.

На Алика эта фраза произвела такое действие, что он тут же заплатил за часы столько, сколько просил фарцовщик. Через

много лет я использовал эту фразу в «Самой обаятельной и привлекательной», за что мы с режиссером получили взбучку от

руководства «Мосфильма». К ним пришло письмо от работников какого-то завода из Свердловска, в котором авторы писали, что

Урал славен своими трудовыми подвигами, в годы войны они снарядами, танками помогали ковать победу, Урал дал много

выдающихся людей, в том числе и Б.Н.Ельцина, который только-только был переведен в Москву, а в фильме об Урале говорится в

уничижительном тоне. Нам предложили покаяться в совершенной ошибке, что мы незамедлительно сделали («Трамваю уступают

дорогу не из вежливости», - советовал И. Ильф), и коллективу завода об этом сообщили. Но мы с режиссером Г.Бежановым в

своем покаянии пошли даже дальше – в картине «Где находится Нофелет?» Панкратов-Черный пристает на улице к девушке,

которую играет О.Кабо, и спрашивает:

- Вы откуда, девушка?

Она:

- Я с Урала.

Панкратов:

- О, это край замечательных людей, полезных ископаемых и малахитовых шкатулок! Прощайте, прелестная хозяйка Медной

горы!

Вот что-то в таком роде.

И вот по линии Бюро пропаганды Советского киноискусства оказался я в Нижнем Тагиле с фильмом «Где находится Нофелет?»,

уверенный, что ничем не рискую, так как об Урале в фильме сказано только хорошее...

А после просмотра в кабинет директора кинотеатра попросился какой-то парень поговорить со мной. Его впустили.

Что вы все цепляетесь к Уралу! – склочно спросил он меня. – Что, уралчане - не люди!

Я стал обьяснять ему, что в «Самой обаятельной» эту фразу говорит отрицательный герой – фарцовщик, а в «Нофелете» мы

вообще только восхваляем Урал. Все равно он остался недоволен и, если бы этот разговор у нас состоялся на улице, не избежать

бы мне хорошей драки.

Но вернемся к Алику. Он собрал два огромных чемодана левого товара, и я понял, что ему был нужен еще один человек для

того, чтобы сдать в аэропорту багаж, не привлекая внимания милиции. Я проклинал тот день и час, когда с ним вылетел в Одессу!

Какое там первое мая! Никакого праздника! Личности, с которыми он встречался, производили на меня жуткое впечатление, чем

больше набиралось у него товара, тем больше я понимал отвественность, которая ложилась и на меня, пусть и невольного, но

соучастника.

И когда мы прилетели в Баку и ждали получения багажа, вдруг кто-то крепко обхватил меня руками.

«Все! – решил я. – Взяли».

К счастью, это оказалась девушка, с которой мы тогда встре-чались. Она знала дату моего возвращения и приехала встречать в

аэропорт.

Так что эту поездку я Алику никак простить не мог и потому считаю себя абсолютно правым в истории с «нейлоном от моряка».

Но это не единственная история, когда я попробовал себя в области финансовых авантюр.

Как-то я был с напарником в длительной командировке – Поволжье, Татария, Башкирия, потом мы заехали в Москву,

поселились в гостинице «Минск» и днем купили себе в универмаге в Марьиной роще модные тогда польские очки против солнца по

2-50. А вечером собирались поужинать в ресторане своей гостиницы, но, оказалось, что в ресторане «санитарный день» и он

закрыт. Время было позднее, больше поужинать было негде и мы уговорили официанток впустить нас. Они подали нам ужин, мы

решили их отблагодарить и заказали бутылку коньяка на всех. Официантки завалили нас едой и остатками каких-то вин, ликеров,

водкой. В ответ мы заказали шампанское... В памяти осталось только то, что где-то среди ночи в ресторане гостиницы «Минск» мы с

приятелем играли – я на пианино, он на контрабасе, а все работники кухни, официантки и туалетные работники лихо отплясывали –

так прошел у них тот «санитарный день».

Встав на следующий день с постели где-то во второй половине дня и обнаружив, что денег у нас хватит только на то, чтобы

расплатиться с гостиницей (авиабилет «Москва-Львов-Баку» у нас был), мы отправились на Центральный телеграф позвонить

домой, чтобы нам подослали денег на «До востребования».

И тут, на Центральном телеграфе, я встречаю своего школьного товарища, известного на весь Баку коммерсанта Иосифа

Гриля.(По степени известности у бакинцев он уступал может быть только Юлику Гусману). Как говорил О.Генри об Энди Такере,

«нет такого жульничества, которого он не испробовал бы», так можно было бы сказать и об Иосифе Гриле. Гриль в свое время

выпускал записи на ребрах – джаз, а на «Бродяге», говорят, сделал себе целое состояние. Потом он держал фотоателье, в котором

по желанию клиента делали его фотографию в рюмке, на коне, с русалками, занимался «Говорящими письмами» - держал студию

звукозаписи, не гнушался и операциями с валютой – в «Комсомолке» была статья «Валютчики», где упоминался и он. Одна из

историй, известная на весь Баку: Иосиф выпускал с приятелем какие-то косынки (на все 100 процентов как иранские, очень модные

тогда в Баку), и эти косынки, будучи дешевле иранских, расходились на Кубинке (наш черный рынок) за пять минут. Иосиф с

напарником не успевали их делать – производство было кустарное, проблема была одна - где сушить эти косынки после химической

обработки. Место должно было быть укромное и в то же время просторное. И такое место они нашли: на причале у парашютной

вышки в Баку стояла какая-то баржа, на которой капитан баржи со своей женой изготавливали пиротехнические елочные

развлечения, в основном бенгальский огонь. За устраивающую их плату супруги разрешили компаньонам воспользоваться трюмом

для сушки косынок. Иосиф с другом трудились несколько дней, изготовили огромную партию косынок, развесили сушиться в трюме

баржи, а когда на следующий день пришли к парашютной вышке – баржи на месте не было. Как выяснилось, ночью она взорвалась,

и на причале сейчас было полно милиции, и супруги-пиротехники грустными глазами смотрели на плавающие у берега остатки их

баржи. Быстро оценив ситуацию, Иосиф с другом решили ретироваться, не исключая, что во взрыве баржи могла обнаружиться

вдруг и их вина – ведь пары химикалиев от сушившихся в трюме косынок могли как–то войти в реакцию с хранящимися на барже

пиротехническими материалами, из-за чего и мог произойти взрыв.

Короче, этот бакинский Энди Таккер шел сейчас мне навстречу в вестибюле Центрального телеграфа, разодетый в пух и прах, и

смотрел на мои польские очки.

Привет! – величественно пожал он мне руку. – Где взял очки?

Каким-то чутьем я понял, что это – шанс.

Его жена только что привезла из Польши целую партию и по штуке подарила нам, - показал я на обалдевшего от такого

заявления своего товарища - он попытался что-то вякнуть, но я успел стукнуть его по ноге.

Даю по 15 рублей за штуку, - сказал Иосиф.

Бери, - отдал я ему свои и снял с товарища его очки - тот уже начал врубаться.

А жена, что, везет очки в Баку? – спросил моего напарника Иосиф.- А то я могу здесь все забрать.

Я думаю, она отдаст тебе по такой цене, - опередил я товарища. – Сколько тебе нужно штук?

Ну штук 50 я бы взял. Есть у нее столько?

По-моему, есть, - сказал я. – Но они живут у родственников в Медведково, туда-обратно – будешь ждать?

Вот вам на такси, - дал Иосиф десятку, - и вот задаток ей, - дал он еще 100 рублей. Через два часа на этом же месте.

Договорились?

Договорились.

Мы выскочили из Центрального телеграфа, взяли такси и понеслись в Марьину рощу. Очки там лежали, но народ их раскупал –

никто так бы сразу нам 50 штук не дал. Мы взяли сначала по 10 штук, потом поменявшись в туалете пиджаками, взяли еще раз по

десять, а потом уже я, оставив приятеля на улице со всеми очками, выбил в кассе еще 10 штук.

Не много ли берете, молодой человек? – спросила меня кассирша.

А сколько у меня родственников?! Одному подаришь – а весь Сухуми обидится! – сказал я, выпячивая свой кавказский

акцент.

Иосиф пришел в условленный час, и мы получили к задатку остальную сумму.

Звонить в Баку родителям уже не имело смысла – денег нам вполне хватало до конца командировки.

И в той передаче на «Эхо Москвы» я закончил свой рассказ (только о нейлоне) словами:

Возможно, если бы я продолжал заниматься подобными делами серьезно, то сейчас я был бы или в тюрьме, или одним из

известных вам олигархов. А может и то и другое вместе.