А.Эйрамджан. Рассказ "КАЛАМАЗУ"

Я сидел в кафе на берегу залива и потихонечку пил кубинский кофе. Хорошая погода, с залива дует прохладный ветерок,

напротив меня за столиком две леди едят мороженное и та, что в бейсболке с надписью «Florida» и посимпатичней,

нет-нет, да и кидает на меня ливера. Было бы это в России - тут же взял бы свою чашечку, подошел бы и присел к ним

за столик. То-сё, трали-вали, думаю, осечки не было, раз ливера кидает. Но тут совсем другое дело – язык! Я могу только

смысл передать того, что хочу сказать, слава Богу, хоть этому научился - больше ничего. Никаких шуток, подковырок,

намеков, комплиментов, все, что требуется для кадрежа и чему я все же научился в конце концов, на этом языке я делать

не могу. Поэтому чувствую себя инвалидом – инвалидом языка. Остается только посматривать на этих женщин и глотать

слюнки. Вот как с этой – опять зыркнула и вроде даже улыбнулась! Ну что я могу сделать? Могу подойти и сказать: ” Май

нейм ис Миша”. Они ответят мне что-нибудь и я это точно не пойму. Могу попросить, чтобы говорили “симпл ворд” и “слоули”.

То есть простыми словами и медленно. Они начнут говорить со мной, как с дебилом и на этом все закончится, потому что

так разговаривать никому неохота, а во вторых, я могу и это слоули не понять. Вот так! Я взял и отвернулся от них, чтобы

зря душу не тревожили , стал смотреть на залив, на шикарные яхты, которые там стоят, а когда снова повернулся к ним,

смотрю, возле их столика стоит один мужик и явно кадрит их. Я чуть не поперхнулся кофе. Спросите, а как я догадался, что

он их кадрит, а не знакомый? Очень просто: когда человек кадрит, у него поза как у попрошайки, чего бы в этот момент он

из себя не строил. Позвоночник изогнут в ломанную кривую, нормальный человек так и минуты не сможет простоять, а руки

и ноги – как на шарнирах – он сейчас ими не руководит, они у него, как у матерчатой куклы. Потому что в этот момент он весь

на языке, говорит, как цыганка, которая уговаривает человека дать ей погадать. Честно скажу, в этом деле, в кадреже,

обязательно – я уверен в этом - присутствует и гипноз. По себе сужу – таких женщин иногда кадрил, которые на пушечный

выстрел в нормальных условиях меня бы к себе не подпустили. А на улице, бывало, догонишь, начнешь говорить и она

останавливается, смотрит на тебя с интересом, потом смеется, а раз засмеялась, значит, загипнотизировал! Ну, все это,

конечно, там, на Родине, а здесь я как евнух. И потому настроение совсем не для кадрежа.

Да, так вот, этот мужик что-то говорит им по английски, они с интересом смотрят на него – не вижу я его лица, не могу пока

сказать, чем он их берет, но одет он прилично – шорты “ Докерс”, мокасины из хорошей кожи, а в одном ухе даже серьга у

него. Такие примочки я не признаю – серьги, браслеты , перстни, цепочки с крестами - мужчина должен быть мужчиной. Но

результат налицо: моя уже на меня даже не зыркает. И смотрю, они уже улыбаются – верный признак, что кадреж проходит

успешно и, смотрю, он поставил свою чашечку кофе на стол и сел. Да, вот что значит язык! Умел бы говорить – сейчас на его

месте,возможно, был бы я. Моя опять, как бы случайно, вроде, как вспомнила обо мне, бросила на меня взгляд, и мне

показалось, как бы сказала мне:” вот видишь, каким надо быть!” Я лишь вздохнул и раскрыл бесплатную русскую газету –

лучше уж новости прочту, хоть польза какая будет. И тут вдруг мужчина этот встал, приподнял свой стул и переставил

поближе к той, которая была в бейсболке и только собрался сесть с ней рядом, как я вдруг закричал:

- Роберт!

Я узнал его и от неожиданности не удержался и закричал очень громко. А он так и замер на полпути к стулу, увидел меня,

узнал сразу и тоже закричал:

- Ара, Мишик, неужели ты?!

Женщины эти, пораженные замерли, да и за соседними столиками посетители насторожились – здесь люди так не кричат,

только мы шумим, выходцы из СССР и еще израилтяне. Те даже покруче нас орут, потому что все время на западе жили и

никого уже не стесняются. А мы все же, как чувствуем, что на нас смотрят, обращают внимание – тут же прекращаем базар,

тушуемся.

Мы пошли друг другу навстречу, крича, «Ара, какая встреча!» « Не может быть!» Обнялись, расцеловались и тут же перешли

чуть ли не на шопот, заметив, что на нас все смотрят.

- Ты как здесь оказался? – спросил я. – Мне все говорили, что ты в Австралии...

- Какая Австралия, ты что?! – рассмеялся Роберт. - Я в Канаде был...

- А как сюда попал? – спросил я и Роберт тут же перешел на совсем тихий шепот:

- Подожди. Слушай сюда!Этих баб я закадрил только что, надо ковать... А то вдруг свалят . Пошли! – Подтолкнул он меня

к своему столику. – Та, что в бейсболке, моя, - успел он шепнуть мне, а на английском сказал им, что встретил друга детства,

земляка, с которым судьба, казалось, разлучила навсегда и вот такая случайная встреча.Так я понял все, и мне кажется,

правильно. Те сразу чуть ли не прослезились: “Риалли?! Фантастик!” А Роберт усадил меня рядом с той, что мне совсем

не нравилась и представил меня:

- Майкл!

А потом и сам представился:

- Роберт!

Они тоже стали называть свои имена. Та,рядом с которой я сел, оказалась Кэрол, а та, на которую я посматривал вначале,

Лиса, то есть по нашему Лиза. Обе они уже запали на Роберта, тут второго мнения быть не могло, а Лиса моя уже была

почти что готова с Робертом на все. Я сразу пошел у них по второй программе, а когда они поняли, что я еще и не говорю

по-английски, вообще перестали меня замечать, стал я как человек- невидимка.

- Ты что, совсем не спикаешь? – спросил меня Роберт.

- Моя-твоя мал-мала понимай, - сказал я. – Только так.

- Это – плохо, - покачал головой Роберт. – Остается рассчитывать только на твою кавказскую красоту.

- Какая красота, скажешь тоже! – отмахнулся я.

Почему он так сказал, сейчас обьясню: раньше все меня считали очень красивым – и женщины и мужчины. Так они все

говорили. Хотя я сам себе совсем не нравился с этой своей кавказской красотой и хотел бы выглядеть нормально, ну,

например, как Роберт. Но Роберт, говорил, что с его внешностью надо очень много болтать языком, чтобы нравиться

женщинам, а мне достаточно молчать и принимать картинные позы. И все – полное лукошко баб! Правда, не могу сказать,

что мое лукошко так уж всегда было полным. А многие ребята, которые прослышали о том, что мне не нравится моя

кавказская красота, начали потихоньку подкалывать меня:

- Мишик, а у тебя ведь совсем не кавказская красота! У тебя настоящая европейская красота! Клянусь чем хочешь!

Я пару раз купился, даже обрадовался. Сказал: “нет, ты серьезно?!“ А когда понял, что надо мной так подшучивают, даже

с одним подрался. После этого от меня отстали с этой кавказской красотой. А здесь, вообще, кто понятие имеет, что такое

кавказская красота?!

Короче, я сидел рядом с ними, улыбался, как будто кое-что понимаю, пару раз сходил за кофе-водой, а потом Роберт

пригласил их к себе послушать старый джаз. Чувихи согласились, даже обрадовались, особенно Лиса и мы все пошли

к паркингу. По дороге я говорю Роберту:

- Мне эта Керолл совсем не нравится.

- Тогда держи дам сколько сможешь. Прошу тебя!

Обьясню, что такое это “держи дам”. Когда играет восточный оркестр, например трио – кларнет, зурна и барабан, кларнет

выводит основную мелодию, барабан задает ритм, а зурна фон – “зззззззззз”, почти всегда на одной ноте. Это называется –

“держать дам!” Зурначи имеют щеки, как Диззи Гилеспи, великий американский трубач. Тогда мы не знали, какие щеки

у Диззи Гилеспи, а у зурначей щеки, когда они “держали дам “ были и похлеще, чем у американца. Тяжело ведь, минуту-

другую выдувать одну и ту же ноту – “зззззззз”. И потому, когда кто-то из друзей затевает что-то и просит тебя “держать дам”,

ты делаешь это – не высовываешься сам, а подыгрываешь где надо, создаешь благоприятный для друга фон, грубо говоря,

раздуваешь щеки и больше ни на что не расчитываешь. Вот об этом попросил сейчас меня Роберт – поддержать его в

кадреже, когда партнерша у меня оказалась, честно говоря, совсем не подходящая для кадрежа. Но, что поделаешь, раз

друг попросил – надо “держать дам”.

-Хорошо, - говорю. А Роберт вдруг спохватился:

-У меня машина на инвалидном паркинге, не надо, чтоб они видели, задержи их!

И сказал им что-то на английском и быстро пошел,а потом даже побежал. Ничего себе, инвалид! Явно достал липовый

инвалидный стикер, решил я, видя как он побежал, почти как тот ямаец, что сразу пять медалей взял на пекинской олимпиаде.

Я шел молча, вежливо улыбался дамам, а потом по дороге к паркингу попался сувенирный ларек и я им что то промычал,

показывая на какую-то шкатулку. Пока они расматривали ее я выиграл некоторое время и мы вышли к стоянке как раз в тот

момент, когда Роберт подъехал на своем “Линкольне Таун-каре” вишневого цвета с кожаным верхом. Как был пижоном, так

им и остался!

Лиза сразу впорхнула к нему в машину, а Керол, естесственно, должна была ехать со мной.

- Я тебя буду ждать у выезда с парковки! – крикнул мне Роберт и поехал.

Мы с Керол пошли к моей машине, у меня скромная двухдверная “Шевроле”, малолитражка, ничего особенного, но мне

больше и не надо. Сели, поехали, Роберт как увидел меня – высунулся из машины и крикнул:

- Если удастся – по дороге свали!

И махнул рукой – мол, езжай за мной.

Я включил музыку, чтоб Керол не скучала, и стал думать, как нам отстать от Роберта. Выехали на 95-ое шоссе и тут Роберт

вдруг решил пофикстулить перед Лизой (так я подумал вначале) – начал обгонять машины, меняя ряды, как слаломист

между флажками. Я усмехнулся, но повторять его маневры не стал, не потому, что так не умею, а просто не люблю, когда

другие так ездят. А потом понял его задумку и сказал Керолл: “Вери денджероус!”. Мол, очень опасно. Она озабоченно

закивала, гладя на робертовы выкрутасы, а его таун-кар помелькал-помелькал впереди и вдруг исчез. Я прибавил скорость,

мол пытаюсь его догнать, а потом съехал с шоссе и говорю Керол:

- Роберт, Лиса – лосс! - “Потерялись, мол.”

Она что-то затароторила.

- Кен ю кол Лиса? – спрашиваю ее и показываю свой мобильник. А сам думаю: если позвонит, придется еще что-нибудь

придумывать, чтобы свалить.

- Ес, шуа! - Она открывает сумочку и начинает в ней рыться. Потом говорит, мол, дома оставила не то записную книжку, не

то мобильник, короче, не может она позвонить. Так я понял. Что и требовалось доказать, как любит говорить Роберт. Ну,

в общем, все к лучшему, я сделал показательную попытку, единственный возможный шанс использовал, чтобы выправить

положение, но на нет – и суда нет!

- Финиш, - говорю я. – Роберт, Лиса – финиш.

- Ес, ес, - подтвердила она.

Была бы вместо нее Лиса – я бы пригласил к себе домой. Был бы даже рад, что развалилась компания. А сейчас,

единственное что я мог предложить – это отвезти ее домой.

- Веа ар ю лив? – спросил я.

- Майами Гарден драйв, - ответила она и очень хорошо, что это было совсем недалеко.

Я отвез ее домой, опять включил музыку, время от времени улыбался ей, мол, к сожалению, не могу говорить, а сам жалел,

что сразу не взял у Роберта его координаты. Баба–бабой, а как мы друг друга теперь найдем? Вот с такими мыслями

я отвез Керолл, на прощание записал номер ее телефона, она что-то лепетала, по-моему приглашала к себе на чашку кофе,

я сделал вид, что слово “кофе” первый раз в жизни слышу, улыбался во всю и, наконец, свалил. Еще хорошо отделался, а

если б попал к Роберту на хату, предположим, как намечали, да создался бы интим – легкая музыка, бокал вина, мягкий

диван, свечи – что бы я тогда делал? Как “держал бы дам”? Даже за миллион не смог бы я поцеловать эту Керолл. Так что

молодец Роберт, что по дороге все переиграл. И, вообще, до Роберта мне далеко. В делах кадрежа я рядом с ним, как

дворовой пацан против Майка Тайсона. Честно говоря, я многому в этих делах у него научился: как подойти к бабе, чтобы

не напугать ее, как заговорить, на какую тему. И главное, что я у него перенял, так это то, что весь первый разговор должен

быть вроде бы ни о чем – так, тралли-вали. Это женщин всегда расслабляет. А ведь некоторые подходят и начинают нести

жуткую пургу: типа, я как увидел вас, сердце мое екнуло, я понял, что такую женщину я ждал всю свою жизнь и т.д. Полный

провал, ни одного процента на успех. А Роберт всегда одни тралли-валли, ничего серьезного. И почти всегда успех. Не знаю,

правда, как он это делает на английском, но все же я видел, как эти бабы – Керолл и Лиса смеялись, значит получается у

него и на английском. А почему он в ухо серьгу вставил, я сразу догадался, как только понял, что это Роберт.

В одно время у нас в Баку совсем молодые парни начали носить очень короткие и широкие галстуки. Мода такая

появилась. Мы дружно смеялись над пацанами, потому что сами носили тонкие тергаливые галстуки до пояса, штатские

( то есть американские), с хорошими костюмами, не хуже, чем у настоящих фирмачей. А эти носили свои лилипутские

галстуки даже без пиджака. И вот раз я вдруг встречаю вечером в городе Роберта в таком коротком галстуке и без пиджака.

- Ты чего так вырядился? – спросил я. – Не боишься знакомых встретить?

- Слушай, я выяснил, что молодые кадры сейчас клюют на эти галстуки прямо стаями, эти галстуки для них как пароль.

Раз в таком галстуке – значит свой. То есть по сравнению с твоим штатским видом я имею явное преимущество. Пойдем –

убедишься. И в самом деле – за вечер Роберт собрал целую кучу телефонных номеров разных студенток, а одну даже увез

к себе домой. Поэтому я сразу понял, для чего он себе ухо проколол. Странно, что еще тату себе не сделал. Потому что с

этой серьгой он у американок уже свой в доску.Не сомневаюсь. А я и тогда не перешел на эти короткие галстуки и сейчас ни

за что свое ухо прокалывать ради этого не буду.

После Керолл я поехал в “Старбак кофе”, заказал кофе и попросил телефонную книгу: решил проверить, вдруг Роберт уже

попал в нее, книга ведь обновляется здесь раз в 3 месяца.

Интересно все же, что человек совсем не меняется с возрастом, я имею в виду характер: каким в детстве был – такой на

всю жизнь остается! Вот, пожалуйста, Роберт! После тех трагических событий в Баку он еле живой оказался в Красноводске,

потом беженцем в Москве несколько лет прожил, милиция, наверняка, замучила разными проверками и поборами – все же

лицо кавказской национальности. Дождался, наконец, визы в Канаду – я знаю, что это такое - ждать визу – одни сплошные

нервы!

А застукал я его на старом любимом занятии – на кадреже.

Как ни странно, в телефонной книге оказалось несколько Давидянов и один был Роберт. Я тут же позвонил и представил,

как телефонный звонок оторвет Роберта от Лисы, как он сначала подумает, брать или не брать трубку, а когда увидит, что

экран светится моим именем – тут же откликнется.Но трубку никто не брал. Потом я решил, что телефон этот не мобильный,

а домашний и возможно он не имеет определителя номера. И поэтому Роберт не берет трубку, так как занят самым главным

делом своей жизни. Это он сам так про себя говорил: я занимаюсь наукой все свобоное время.

- Свободное от чего? – спрашивали его.

- От кадрежа! – отвечал Роберт. – Это главное дело моей жизни!

А все думали, что главное дело его жизни – физика. Ведь прямо поcле института он поступил в аспирантуру, все были

уверены, что вот-вот он сделает какое-нибудь важное открытие: он ведь даже в Тбилиси все время ездил, работал там на

атомном реакторе.

Хорошо, что вспомнил про этот реактор! Однажды Роберт подхватил где-то мандовошки, в какой-то женской общаге

принимал душ и вытерся чужим полотенцем – так он говорит. Когда обнаружил их – а был он в это время в командировке в

Москве – он по совету других аспирантов купил серо-ртутную мазь и обмазал ею все места, где могли быть эти мандовошки.

И мазал каждый день по нескольку раз и очень густо – он тогда был женат на Луизе и конечно не мог возвратиться к ней в

Баку с таким подарком. Ну, вроде вывел их, приехал в Баку и через несколько дней его отправили в Тбилиси продолжать

работу на этом реакторе.А в это время в Тбилиси работала медицинская комиссия из Москвы - проверяла здоровье людей,

которые работают на реакторе. У всех все нормально оказалось, только у Роберта все лимфатические железы оказались

опухшими . Врачи решили, что у него лучевая болезнь, что он получил большую дозу радиации и его жизнь в опасности.

Специальным самолетом его отправили в Москву, положили в засекреченный госпитаталь, где, как Роберт рассказывал, ему

дали какое-то лекарство и он два дня какал белым цветом, как унитаз в том госпитале. Потом у него взяли специальным

устройством без всякого наркоза пункцию из грудной клетки – Кр-ыхх! – засадили ему это устройство прямо в грудную кость

( в этом месте его рассказа, честно скажу, я упал в обморок – потому что с детства не могу слышать такие страшные истории,

про кровь, раны , не знаю откуда у меня это. Обычно, как слышу что-то такое – сразу закрываю уши, а тут не успел – так

интересно было слушать историю Роберта про мандовошки). Короче, лечат его от лучевой болезни и вдруг главрач вызывает

его и говорит:

- В анализе вашей мочи мы обнаружили много свинца и серы. Не можем понять их происхождение… Правда, у меня есть

одна смелая гипотеза.

Ну, Роберт не зря с отличием кончил институт – сразу все сообразил. Говорит:

- Доктор, а это может быть от серо-ртутной мази?

- Может. И лимфатические железы от этого тоже могут опухнуть. От чрезмерной дозы. Вы выводили свои мандовошки, а у нас

из-за этого грандиозное ЧП. Весь персонал работает с вами в защитной одежде. И в Тбилиси на реакторе всех поставили

на уши - ищут утечку радиации.

Короче, никаких взысканий он не получил, Луиза так и не узнала из-за чего он попал в госпиталь в Москву , а если б узнала –

развелась бы с ним на 3 года раньше. А диссертацию он защитил блестяще.

Я попивал кофе и позванивал Роберту, а он все не брал трубку. Ничего себе, думаю! Неужели за столько времени не мог

успокоиться, оторваться от этой Лисы и взять трубку? Но, вообще-то он, когда дело касается баб становится как

ненормальный. Раз, помню, встретил его в Баку в подземном переходе у станции метро. Дело было зимой: ветер холодный,

не то снег, не то дожь бьет в лицо. Встретились, закурили. Тогда я еще курил. А до этого, неделю назад я был у Роберта

в больнице, он был весь желтый – перенес тяжелейшую операцию по удалению камней из желчного пузыря, чуть концы

не отдал.

- Ты что, выписался уже из больницы?

- Нет. Просто свалил на ночь, дежурный врач мой знакомый.

- А что в городе делаешь? Почему не лежишь дома? – поинтересовался я.

- Ты что?! – удивился он. – Я в больнице ведь чуть не месяц лежу, месяц без бабы – представляешь?! А сейчас кому

не звонил – все не могут, как назло. Вышел, может закадрю кого-нибудь… Правда погода неудачная. Вон идет, по-моему

ничего… Созвонимся! – И Роберт, припадая на правую сторону, побежал к выходу из подземного перехода. Тогда я подумал:

”Да! Чтобы после тяжелой операции выйти на кадреж в погоду, когда плохой хозяин собаку не выгонит из дому – это надо

быть или немного чокнутым или супербабником.”

Или вот такой случай. Это – вообще абзац! Ни с кем, я уверен, такого произойти не могло. Редчайший случай. До сих пор,

когда вспоминаю не могу понять, правильно поступил Роберт или нет? Слушайте. Раз Роберт возвращался поздно вечером

к себе домой ( в то время он поругался с Луизой и жил в пустующей квартире нашего общего товарища в третьем

микрорайоне, мы все туда похаживали, у каждого из нас был ключ от этой квартиры на всякий пожарный случай). Ехал он в

троллейбусе и вдруг на повороте женщина, которая сидела рядом с ним, плюхнулась на него. Роберт говорит: “смотрю,

очень приличная женщина, хорошо одета, не похожа на пьяную – я ее восстановил в положении, как она сидела до этого и

понял, что она спит, как убитая и то и дело падает то вперед, то вбок – я стал ее придерживать, пытался заговорить – ничего

не слышит, невменяема, одним словом. Такое впечатление, что ее споили клофелином.” Когда доехали до конечной, Роберт

понял, что оставлять ее в пустом троллейбусе нельзя – тот же водитель с ней что-хочешь сделает, да еще и ограбит – а на

ней дорогие серьги, кольца, часы. Роберт поднял ее, вытащил из троллейбуса, пробовал поставить на ноги - не держится,

тут же падает. Что делать, не оставлять ведь на улице? Он взвалил ее на плечо и понес в ту хату в хрущевке на пятый этаж

без лифта. Принес, положил на тахту, плеснул в лицо водой – ничего не помогает. Спит, как спящая царевна. Но дышит

нормально, ровно. Роберт снял с нее туфли, жакет – решил,пусть поспит, утро вечера мудренее. Выпил сам чай, почитал

газету, а потом захотел спать, а тахта в комнате одна. Он отодвинул женщину к стеночке, разделся, лег рядом и накрылся

одеялом. И ее накрыл. Но, говорит, как-то ненормально, что она лежит под одеялом одетая. На мой взгляд – дурацкий

предлог. Ну, он взял и раздел ее, оставил в трусиках и бюстгалтере. Говорит: белье у нее очень дорогое, красивое, вся как

статуэтка, кожа мраморная. И пока, говорит, я ее раздевал так возбудился, что дальше устоять уже не смог – снял с нее

трусики, бюстгалтер и овладел с таким удовольствием, как в 16 лет! Как впервые в жизни! Тело – фантастика, говорит,

груди маленькие, тугие, как персики, кожа-шёлк! Вышел он на балкон, покурил, а потом вернулся, откинул с нее одеяло и

как снова увидел эту красоту – опять не удержался. И так до утра раз пять. Как заснул он , говорит, не помню, усталость,

видно, свалила, не то б точно до рассвета наслаждался ею, такие подарки раз в жизни, говорит, попадаются. А утром

проснулся от душераздирающего крика. Открыл глаза и увидел лицо этой женщины с выскочившими от страха глазами.

- Я сейчас вам все обьясню… - только начал он, как она закричала еще громче и с таким ужасом в голосе, как будто ее

уничтожают.

- Успокойтесь… - опять сказал он и она опять закричала. Тогда он замолчал.

Женщина безумными глазами смотрела на него, потом обвела взглядом комнату – а хата та была как убежище бомжа: одна

тахта, т. е. секс-станок, лампа наверху без абажура и телевизор старый, черно-белый, на стуле.

- Выйдите! – вдруг приказала она Роберту.

- Я хочу вам обьяснить, - опять начал Роберт, но она его перебила:

- Выйдите, или я буду кричать!

Роберт встал, поднял с пола трусы, прикрылся ими и вышел на кухню.

- Закройте дверь! – приказала женщина.

Роберт закрыл дверь и стал оттуда говорить:

- Понимаете, вы были без сознания в троллейбусе поздно ночью. Я не мог вас оставить на усмотрение водителя. Пытался

привести вас в чувство, а когда это не получилось - принес вас к себе домой. Не мог удержаться и овладел вами. Приношу

свои извинения. Но должен сказать, что я пользовался презервативами… ( про презервативы он мог бы и не говорить,

потому что они, использованные, все пять штук на полу лежали, как свидетели происшествия).

Когда он закончивал свою речь, как раз на словах о презервативах, он услышал, как хлопнула входная дверь. Вышел из

кухни и видит, что женщины нет. Бросился к двери и услышал ее быстрые шаги уже где-то в районе второго этажа. Если б

Роберт не был голым, возможно попытался бы догнать ее, закадрить на будущее – такие кадры, говорит, на полу

не валяются. Вот такая история произошла с Робертом. Большинство наших знакомых ребят говорили, что Роберт жуткий

везунчик – получил потрясающую бабу, не затратив на нее никаких услий, (исключая транспортировку на пятый этаж

хрущевки, но такая ноша, говорили они, в радость.) Я же считал, что Роберт поступил не по-джентльменски. Он должен был

не податься соблазну и не овладеть беззащитной женщиной, находящейся чуть ли не в коме. На что мне все, исключая

Роберта, говорили, что мне так легко говорить, потому что я не был на месте Роберта, а вот если бы увидел такую бабу,

да еще голую(!) ( как будто она сама разделась), то неизвестно еще, как бы я поступил на его месте. Роберт же говорил,

что согласен со мной, надо было, конечно, сдержаться, не давать волю животным инстинктам, подавить их в зародыше, но,

что поделаешь, женщины - это тот самый пунктик, где он слаб и ничего с собой поделать не может. Вполне возможно,

говорит, что я мог бы выдать расположение наших частей во время войны, если бы меня искушали женщиной!

До сих пор я не сделал окончательного вывода по поводу этой истории Роберта, хотя не раз убеждался, что очень редко кто

из людей может выдержать испытание женщиной или деньгами.

Я все позванивал Роберту, уже автоматически нажимал “Ридайл”, но – никакого ответа. Я допил третью чашечку кофе и

вышел из кафе, сел в машину и решил поехать к Робрту домой – по адресу я представил приблизительно , где это. Решил,

вдруг у него телефон не работает.

Ехал и все вспоминал эту историю с Робертом и спящей красавицей. Ведь что ему еще так понравилось в этой женщине?

Это то, что она была абсолютно безучастна и безмолвна. Лежит как пласт и никакой реакции. А Роберт всегда говорил, что

очень не любит разные ахи-охи, которые издают обычно женщины при половом акте. Иди знай, когда они искренни и когда

играют. Одна , например, Роберта любовница, азербайджанка, как только Роберт входил в нее, орала благим матом:

“Оллюрам, Роберт!” Что значит: “Я умираю, Роберт!” И продолжала кричать до самого конца акта. Соседи однажды стали

стучать в дверь, думали в самом деле там умирает человек. А одна его знакомая любила во время полового акта выкрикивать

матерные слова и его заставляла материться . Роберт говорил после этого:” Понимаешь, приходиться совмещать как бы два

дела – половой акт и придумывание по ходу необходимых матерных слов, коментирующих процесс, а это скажу, не так-то

просто. Пару раз меня больше увлекала лингвинистическая сторона этого дела.”

Или однажды, он мне рассказывал, был он в компании, где была манекенщица из Москвы. Он пригласил ее танцевать и она

вдруг говорит ему:

- Уведите меня отсюда.

Роберт говорит: ”Я обалдел! Такая шикарная женщина, я за честь считал, что с ней танцую и вдруг такое предложение. Я

увел ее, конечно, оттуда, не прощаясь. А куда вести дальше?”

А она говорит:

- Поехали к тебе. Можно?

- Конечно, - отвечает Роберт, хотя дома у него тогда были отец и мать. Тогда они были живы и Роберт еще не был женат

на Луизе.

Привез он манекенщицу к себе домой, попросил снять туфли, чтобы не стучать каблуками, провел тихонько в свою комнату,

а потом пошел, пошумел на кухне, в туалете так, как он обычно шумел, чтоб родители не насторожились, и только после

этого, сгорая от нетерпения, юркнул в постель, где уже эта манекенщица лежала раздетая. И как только он вошел в нее,

манекенщица вдруг заорала как резанная. Роберт говорит, что у него череп весь обледенел, стал как панцырь. Зажал он ей

рот рукой, а та все мычит, вырывается, стонет, в общем, сплошной кошмар, борьба полов, а не секс! Мать Роберта услышала

этот крик и осторожно вошла в комнату Роберта и, схватившись за сердце, с трудом вышла обратно. Все же армянская

женщина, для нее это был удар, у нас такие вещи делать в доме родителей не полагается. Роберт, по правде, первый раз

на такое решился – привести в дом родителей женщину для секса. Но, сами понимаете, такой случай – манекенщица из

Москвы. Но, тем не менее. И конечно, надо знать Роберта,ведь для него главное - удовлетворение своих порочных

наклонностей, как он сам говорил, цитируя Фантомаса.

Он уже опустошенный лежал на спине, голова манекенщицы покоилась у него на груди, он победно закурил сигарету и в этот

момент в дверь постучал его отец.

- Роберт, немедленно забирай свою девушку и уходите. Понимаешь, мама видела эти движения!

Потом эта фраза его отца стала у нас крылатой. Кто-нибудь вдруг говорил:

- Как я соскучился по “этим движениям”!

Или:

- Вот с ней бы я с удовольствием совершил “эти движения”.

К чему я все это вспоминаю? К тому, что “спящая красавица” была безмолвна и эта ее особенность неожиданно подстегнула

сексуальную активность Роберта. Он, как я сказал, терпеть не мог все эти бабские выкрики, стоны, особенно разговоры после

секса, типа “Расскажи мне о себе” или “ Вот, ты уже хочешь спать, значит больше тебе от меня ничего не надо” и т.д. А тут он

впервые встретил женщину своей мечты – лежит человек, готовый в любой момент принять его ласку, доставить райское

наслаждение и никаких тебе “упреков, подозрений”. После секса делай, что душе угодно – читай газету, смотри телевизор,

звони друзьям, а потом опять занимайся сексом, а после снова ты один, полностью свободный. Это - несбыточная мечта,

говорил Роберт, в идеале я хотел бы иметь такую жену. Естесственно, такую жену он не нашел,чтобы все время была как под

клофелином, все его три жены были для него тем еще кошмаром, от которого он не загнулся только потому, что сочинил

такие строчки:

“Хотел бы я быть как пружина,

Не в смысле витков, а по свойствам!”

Я нашел этот дом, поставил машину на паркинг для гостей и стал искать квартиру. Дом этот был очень похож на наши

бакинские двухэтажные дома только по одному признаку – общий балкон, на который выходят двери квартир. У нас в Баку

пройти по такому балкону, все равно, что в лесу по узкой тропинке, потому что на бакинских балконах обычно стоят

раскладушки, сундуки, корзины, велосипеды, детские коляски и , конечно, столы, за которыми жильцы обычно пьют чай или

играют в нарды, наблюдая одновременно за тем, что происходит во дворе: кто к кому пришел, ушел, что принес сосед домой

в авоське, на какой веревке вывесила сушить белье соседка и т.д. Здесь же – о горе бакинским женщинам, попавшим вдруг

сюда – ставить на балкон ничего не разрешается под страхом огромного штрафа, балконы чисты и свободны, как тунели

московского метрополитена. Обычно такие балконы бывают в дешевых домах – здесь нет консьержев, секьюрити, никто

не интересуется , куда ты идешь.

Я нашел нужный номер квартиры и позвонил. Свет в квартире не горел, но если там занимались сексом, то это нормально.

Позвонил несколько раз, а потом постучал и позвал:

- Роберт! Это я! Отзовись!

Никто не отозвался, а это значило, что Роберта там нет. Если б был и услышал мой голос – точно бы отозвался, что бы там

сейчас не происходило. Может, поехал провожать Лису? – подумал я и спустился во двор, сел на скамейку у входа на

лестницу и решил подождать. Рано или поздно придет, если даже не он, то его полный однофамилец.

Вспомнил еще про Роберта. У него в аспирантуре был служебный роман. Она была замужем и они могли видеться только в

рабочее время. Страшно стоял вопрос хаты.У всех, у кого можно, Роберт выпрашивал ключи на два-три часа, днем. В

основном, у женатых товарищей. Многие давали раз, другой, а потом боясь разоблачения жены, отказывали ему. И вот у

школьного товарища Роберта, Гриши Триффеля была двухкомнатная квартира в микрорайоне, где они с женой практически

не жили. Жена Триффеля, Света, была азербайджанкой, она тоже училась в аспирантуре, в Баку, а Триффель учился в

аспирантуре в Москве и ребенок потому жил у родителей Светы в Амираджанах, небольшом селении под Баку.

Естесственно, русского языка он почти не слышал и потому, когда Триффель приехал из Москвы двухлетний сын Адик сказал

ему: “Ата, неджасан?” (папа, как дела?) После этого они с женой пробовали жить с Адиком в Баку в этой самой 2-х комнатной

квартире, чтобы мальчик, общаясь с ними научился бы русскому языку, но это оказалось непросто, так как мать Светы

не могла каждый день приезжать из Амираджан, оставлять надолго мужа и потому все переместились в Амираджаны и

квартира в микрорайоне пустовала. Триффель без разговоров дал ключ Роберту, даже съездил с ним и его пассией, показал

дом, как открываются замки и какой кроватью надо пользоваться, чтобы не осквернять семейное ложе. Месяца полтора у

Роберта не было никаких проблем. Но, оказывается, соседка по дому, приятельница светиной мамы, как-то встретила ее в

городе и сказала, что в квартиру ее дочери очень часто приходят какие-то мужчины, женщины и даже самого Триффеля

видела она там как-то в такой компании. Сердце восточной женщины взыграло и она попросила соседку, как только снова

кто-то появится в их квартире, позвонить ей и она тут же примчится на такси и разберется со своим зятем. Ну, Роберт

приспокойненько в очередной раз приехал со своей девушкой на квартиру Триффеля, выпили конъячок, отдались друг другу

и только Роберт закурил, как раздались настойчивые звонки в дверь, стуки, а потом и крики:

- Открывай, негодяй! Хуже будет! Сейчас вызову милицию!

Роберт и его девушка по солдатски быстро оделись и так как к тому времени в дверь уже колотило повидимому несколько

человек и крики раздавались с угрозами, как на русском, так и на азербайджанском языках, Роберт принял такое решение:

- Ты встань возле дверей, когда дверь откроется, она тебя прикроет, я завлеку всех в квартиру, а ты уходи, убегай, за меня

не беспокойся.

Так и сделали. Роберт открыл дверь и разъяренная теща Триффеля и ее подруга-соседка как из пращи влетели в квартиру и

погнались за Робертом. Роберт говорит:

- Я сделал два круга вокруг стола и обе они бежали за мной, в гневе не сообразили даже окружить меня. И тут со двора

раздался женский крик:

- Гадын гедти! (Женщина ушла!)

- После этого я остановился и сдался на милость победителей. Теща Триффеля вцепилась в меня, чуть не разорвала на мне

рубаху:

- Что ты делаешь, негодяй, в моей квартире?!

- Я работаю над диссертацией, Наиля-ханум, - ответил Роберт и даже назвал тещу Триффеля по имени.

- А другого места не нашел?! – чуть успокоившись, но все же с вызовом спросила Наиля – ханум, тем более, что соседка уже

осмотрела квартиру и сказала, что Триффеля здесь нет.

- А где Триффель? – спросила у Роберта теща Триффеля.

- Как где? – удивился Роберт. – На работе. Можете позвонить ему, - показал он на телефон.

Одной, подобно этой истории мне хватило бы, чтобы месяца два-три избегать встреч со своей любовницей на чужих

квартирах, а Роберту хоть бы хны – сделал дубль ключа от квартиры чемпиона республики по тройному прыжку, с которым

он даже не был знаком, ключ попал к нему через третьи руки и пока тот был на сборах, водил в его квартиру свою

любовницу, убедив ее, что на этой хате она может чувствовать себя абсолютно спокойно.Представляете, какой риск? А

если б этот чемпион неожиданно вернулся домой и решил бы, что в его квартире воры? А он был парень крепкий, накачанный,

я видел его по телевизору! Да у меня в таких условиях даже с Мерилин Монро ничего бы не получилось! А Роберт, по-моему,

до сих пор не угомонился. Вот вдруг сейчас с этой Лисой попал в какую-нибудь историю? И только я так подумал, смотрю

въезжает во двор красавец “Линкольн Таун-кар” вишневого цвета с кожанным верхом.

Когда Роберт вышел из машины, я уже стоял рядом.

- Мишка, какой ты молодец, что нашел меня! – обнял меня Роберт. - Я потом сообразил, что координатами мы ведь не

обмнялись. Попросил Лису передать мой номер Керол на случай, если ты оставил ей свой телефон или взял ее.

- Я подумал о таком варианте! – сказал я. – И взял номер Керолл. Но видишь,нашёл тебя по телефонной книге. Весь вечер

звонил, ты не отвечал, видно очень увлечен был этой Лизой.

- Да я ее не сюда повез! – сказал Роберт и повел меня к лестнице. – Сейчас увидишь мою берлогу, поймешь, что порядочная

американка там ни за что не отдастся. Я отвез ее в шикарную хату на океане – “Оушен-2”, знаешь?

- Конечно, там все хаты на уровне миллиона, плюс-минус.

- Вот, я ведь сейчас риэлтор, у меня ключи от многих хат на руках, вот туда я и повез Лизку.

- Ну и как, успешно? - мы подошли к лестнице и Роберт остановился, как мне показалось, передохнуть.

- Что тебе сказать, Мишик! Это называется: кадришь как волк, трахаешь, как воробей! Теперь только так. И то, раз на раз

не приходится. Иногда и как воробей не получается. Я не говорю уже про секс в машине или на лоне природы, в подъезде

или, например, в кустах, когда вокруг ходят люди, То, что было моим фирменным знаком - это уже за пределом моих

теперешних возможностей, говорю тебе как другу. Об этом я забыл несколько лет назад. Но даже в нормальных условиях

теперь не всегда получается, например, кто-то позвонил в дверь, случайно, или телефонный звонок на мобильник, если

забыл его выключить – все, капец! Твердое полшестого и никакая виагра здесь не поможет.

- А Лиса кричала? – спросил я.

- Что ты?! От чего кричать?! – всплеснул руками Роберт. – От соприкосновения с кошачьим хвостиком?! И потом, американки,

по-моему , вообще не кричат. Хотя, может с другими и кричат, но со мной такого не было…

- Значит они тебе должны нравиться? – спросил я. – Раз не кричат.

- Теперь все оценивается по другому, - Роберт взялся за перила лестницы, и не просто положил руку, а крепко обхватил. –

Лучше пусть наши орут, чем эти молчат. Поверь, Мишик, лучше наших женщин в мире нет. И кричат они, я теперь понял, от

избытка чувств.

- Это верно, - согласился я. – Равных нашим женщинам здесь нет.

- А кадрим мы всю жизнь знаешь почему? Почему не можем на одной остановиться?

- Ну, такие мы по натуре, - сказал я.

- Нет Мишик! Мы не можем успокоиться, потому, что такая в нас заложена программа, как в компьютер. По замыслу

Создателя, такие как мы, перспективные особи, должны были оплодотворить как можно больше женщин! Чтоб не уменьшался

генофонд и одновременно улучшался. Гениально, как и все остальное в природе! А вот все наши беды и радости именно

от этого!

- Но мы ведь и не так много наплодили детей! – сказал я. – Я одного, ты – двух.

- Совершенно верно, дорогой! Но, я думаю, Создатель имел в виду такую погрешность, он ведь мыслит масштабно,

в принципе все у него верно, а мы как бы некоторая инверсия, легкий брачок в этом смысле. Я только недавно вдруг это понял.

Роберт всегда любил пофилософствовать и потому такую примитивную оценку прожитой нами жизни я воспринял как

очередную его попытку проникнуть в тайны построения мира. Их у него было много.Ученый, ничего не поделаешь.А меня

интересовали земные вопросы. В этот момент мы стали подниматься по лестнице и я заметил, что Роберт крепко держится

за перила и еще опирается на мою руку и нога его, правая, сгибается в коленке с трудом.

- А что у тебя с ногой? – спросил я.

- Как будто бы только с ногой! – усмехнулся Роберт. – Знаешь, есть армянская присказка. У верблюда спросили: “Почему

у тебя шея кривая?” Верблюд грустно усмехнулся и говорит: “Э, а что у меня прямое?” Так и я. Операция на открытом

сердце – пять шунтов, это в Канаде, потом здесь – операция на сонной артерии. Честно скажу, Миша, я думал уже все,

конец, эту операцию не перенесу.

Роберт еще раз остановился на лестнице передохнуть, так как с ногой у него в самом деле что-то было не в порядке. А еще

он увлеченно рассказывал , говорил, а это в нашем возрасте дополнительная нагрузка.

- По прямой иду нормально, а вот наверх…Извини, я все о себе. Как ты, Мишка? Дорогой, как я рад, что мы встретились!

- Как я? – пожал я плечами. – Болезней, сам понимаешь, хватает. У меня диабет, колюсь каждый день инсулином. Камни в

почках – это полный кошмар, когда они выходят! И еще по мелочам, там, писмейкер мне поставили, от аритмии. Живу

в доме для пенсионеров.

- Я тоже подал туда заявление – если дадут хату – брошу риэлторство, тем более, сам понимаешь, какие там сейчас дела,

в кризис. Пошли, - стали мы опять подниматься. – А поднимаешься по ступенькам ты хорошо! – отметил Роберт.

- Зато спускаюсь с трудом, - сказал я. – Артрит.

- А я , старик, спускаюсь нормально, - сказал Роберт и рассмелся. – Это как в том анекдоте, знаешь? Один говорит: Я уже

два года, как импотент. А второй ему отвечает: А я, тьфу, тьфу, всего полгода!

- А серьгу зачем вставил в ухо? – спросил я, когда Роберт отпирал квартиру.

- Как будто не знаешь! – рассмеялся Роберт. – Всю жизнь я живу для них, для этих прекрасных созданий, которых подарил

нам господь Бог в усладу. И что, ради них я не могу проколоть себе ухо на стрости лет?

- Я так и понял, Робик, не обижайся.

- У меня есть вино ”Матрасали”, настоящее, мне один бакинец из Нью-Йорка прислал с оказией несколько бутылок. Ведь

первый раз в жизни я заторчал от вина так, что ничего не помнил, и это вино было “Мадрасали”. С Мэлсиком Степановым

выпили целый трехлитровый баллон и отключились оба.

- Мэлсик умер! – сказал я.

- Что ты говоришь?! – вскрикнул Роберт, хотя к смертям ровесников мы уже, к сожалению, привыкли.

- И Славик Михайлов умер, - сказал я.

- Про Славика я знаю.

- А про Ярика Киясбейли знаешь? – спросил я.

- Что?! И Ярик?

- Да. Он повез жену в Польшу, потому что в Баку прошел слух, что армянок, жен азербайджанцев, будут менять на пленных

в Карабахе. И он повез на машине (в бакинском аэропорту по паспорту с армянской фамилией ее бы не выпустили) жену

в Польшу, - там его дочь замужем за поляком - столько границ пересек, столько потратил нервов, денег, что в итоге сердце

Ярика не выдержало.

- Бедный Ярик, - вздохнул Роберт. – Извини, тут без каламбура. Отличный был парень.Ладно, хватит о грустном, - сказал

Роберт, когда мы вошли к нему в квартиру. – Видишь, по американским меркам – квартира люмпена. А вот если б имел я

в Баку в 18 лет такую хату, а Миш, представляешь,что бы мы там делали все, и ты в первую очередь!

- Э, что теперь говорить, - сказал я. – Теперь, когда вспоминаю, лучшего времени в нашей жизни, мне кажется, не было.

Лучше той, что мы прожили в Баку. До женитьбы, - уточнил я.

- Это ты прав. Кстати, где сейчас Амалия? Вышла замуж?

- Она в Ростове вместе с моим сыном живет. Нянчит внучку. Я их звал сюда – не хотят ехать, у Виктора там свой бизнес,

успешный, говорит. Ну, дай Бог! А твои дети как?

- Ну, Луизка сумасшедшая была, ты знаешь, к пацану так и не подпустила меня. Живут, я знаю, они в Краснодаре. Больше

ничего не знаю. А сын от Тамарки закончил институт. Но сейчас не может найти работу. Зову сюда, но тоже не хочет ехать,

возможно, Тамарка тормозит. Не знаю.

Роберт открыл бутылку “Мадрасали”, разлил по бакалам и сказал:

- Понимаешь, старик, сейчас наша жизнь на том этапе, когда надо быть готовым ко всему. Потому что мы идем на снижение.

Знаешь, стюардессы говорят: просьба пристегнуть ремни и воздержаться от курения. Вот мы уже давно не курим, а сейчас

должны пристегнуть ремни и не рыпаться… Ждать посадки.

- Что-то очень грустно, – покачал я головой.

- Вот и я так считаю, - сказал Роберт. – Нет такой силы, кроме той, что ходит с косой, которая заставит нас уже сейчас

не рыпаться. И мы с тобой еще погужуем на пару, что скажешь, Мишик-джан? Ведь по тому, как ты сегодня принимал при

бабах свои коронные позы красавца-мужчины, я понял, что есть еще порох в пороховницах, скажи?

- Я честно говоря, до тебя, уже эту Лизу кадрил, - признался я. – Так, чисто взглядами перебрасывались. На большее я

не рассчитывал без языка.

- Сказал бы мне – я бы ее тебе уступил! – искренне сказал Роберт.

- И что, ты бы смог с этой Керолл? – рассмеялся я. – Она наша ровесница, если не старше!

- Нет, с ровесницами я давно уже не могу, ты знаешь. А эта Лиза еще ничего, я тебе скажу. И грудь совсем не старушечья,

все нормально у нее, глаз у тебя ватерпас, раз ты ее визаульно уже начал кадрить.

- Ко мне ходит одна баба раз в неделю, армянка, она из Кировабада, живет здесь с матерью. Ей 45 лет, но в полном порядке.

- Да 45 лет – молодка! – рассмеялся Роберт. – Можно тебе только позавидовать!

- Но, знаешь, иногда у меня с ней не получается. Как начнет она о болезнях своей матери рассказывать – у нее есть такой

пунктик – все! У меня все вырубается.

- О чем я тебе говорил! Даже простой телефонный звонок может все дело испортить. Нет мира под оливами! – поднял бокал

Роберт. – Помнишь, послевоенный фильм был с таким названием?

- С Рафом Валлоне, - кивнул я.

- Вот давай этим маленьким бокалом и с большим чувством выпьем за то, чтобы у нас в нужный момент всегда было бы

все в порядке – ноги не хромали бы,давление не зашкаливало бы,а все что должно стоять – все стояло. Пусть не без

десяти шесть, это время мы оставим детям 21 века, а я согласен и на без двадцати, как считаешь, Мишик, нормально ведь

в нашем возрасте без двадцати?

- Очень даже неплохо, - согласился я.

- А для этого надо, чтобы нам попадались такие бабы, чтобы мы загорались, несмотря на свои инфаркты, диабеты и прочие

склерозы.Что скажешь?

- Я – за! – поднял я свой бокал.

- За прекрасных дам! – сказал Роберт и мы чокнулись с ним. И выпили.

- Ну, почувствовал вкус молодости? – спросил Роберт, наливая по второму разу.

- Да, это настоящее “Мадрасали”, - отметил я, смакуя послевкусие.

- Завтра обязательно пойдем опять на Ватервей, - сказал Роберт. –Там будет петь Бенджи, соберется много народу. Здесь

ведь все фраера, никто не кадрит в таких местах, это у них не принято. Ну и очень хорошо! А мы зато в лукошко, я думаю,

кое-что насобираем!

- Я тебе здесь плохой напарник, - вздохнул я.

- Будешь держать дам! Этого достаточно. Следы былого горского красавца еще налицо. Недаром к тебе тянется 45-летняя.

- Армянка, не американка, - уточнил я.

- Теперь будут и американки, - уверенно сказал Роберт. - Пароль не забыл?!

- Ты что? – усмехнулся я. Наш любимый музыкант всегда был Гленн Миллер и когда мы услышали в исполнении его оркестра

пьесу «Каламазу» - интересное слово, а что оно значит,честное слово, я до сих пор не знаю, - то мы взяли это слово своим

паролем, когда что-нибудь затевали. Кто нибудь начинал петь: Зу-зу-зу-зу! И мы все хором заканчивали: Каламазу! И поэтому

сейчас, когда Роберт запел:

- Зу-зу-зу-зу!

Я ответил:

- Ка-ла-ма-зу!

- Молодец! – сказал Роберт. – Я знал, что ты помнишь. Ухо продырявим тебе?

- Ни за что! – твердо сказал я.

- И правильно, - согласился Роберт. – А то примут за двух дряхлых педиков и никто с нами даже разговаривать не станет.

Ну, за что пьем? – спросил Роберт.

- За наше здоровье, - предложил я.

- Нет, Мишка, забудь о здоровье. Только за прекрасных дам! – сказал Роберт и чокнулся со мной.

- Да, за прекрасных дам! – согласился я, выпил и вдруг почувствовал, что ни о какой посадке не может быть речи. Только

полет. И с Робертом он у нас только начинается.

2009г. август

Майами