А.Эйрамджан. Рассказ "Как я внес лепту в Карибский кризис"

Был 1962 год. Я работал в городе Катта-Кургане помощником дизелиста, был доволен своей судьбой, потому что этот городок Катта Курган , после затерянного в пустыне Кызыл Кум поселка Караул-Базар, казался мне просто райским местом. Постараюсь, чтобы вы представили, что такое Караул Базар: бескрайние пески во все стороны, а в центре штук двадцать

сборных деревянных домиков, плюс контора – такой же домик только с флагом на мачте, плюс столовая, плюс чайхана возле столба, на котором установлен динамик и целый день через него транслируют последние известия и заунывные песни

ансамбля «Бахор». Музыка эта, надо признать, абсолютно точно ложится на вид пустыни в любое время суток - утром, днем , вечером и даже ночью – лучшего сопровождения этому пейзажу трудно придумать. И часто, сидя в чайхане и попивая

зеленный чай я думал о том, что вряд ли какой-нибудь европейский композитор мог бы сочинить музыку под эту

действительность. Не получилось бы ни у кого, а у ансамбля «Бахор» - в десятку. Да еще жара – минимум градусов 50 по

Цельсию. А иногда, я заметил, когда дул еще более жаркий ветер с юга, тогда кожа моя покрывалась мурашками, как при

морозе. Это значило, ёчто уже больше 50-ти и надо спасаться. Спасаться от жары можно было только одним способом –

приносили из хауза ( цементный бокс в земле, заполненный привозной водой) ведро воды, опускали в ведро простыню, потом надо было закутаться в эту простыню и лежать на койке в общежитии, стараясь меньше двигаться. Но, все равно, максимум

через полчаса простыня становилась твердой, как кокон и приходилось вылезать из нее и мочить простыню заново и снова закутываться в нее. И вот после этого страшного места я вдруг попадаю (притом в виде административного строгого наказания) в долину реки Зеравшан, в маленький уютный городок, где журчат арыки, цветут миндаль и урюк, есть летний кинотеатр , восточный

базар, библиотека, ресторан, магазины, кафе и парк отдыха с танцплощадкой – все это, после Караул Базара казалось мне

подарком судьбы. А когда я впервые встал здесь под крону развесистой чинары у меня закружилась голова – так я

соскучился по тени. И несмотря на то, что я с инженерной должности был переведен на рабочую меня нисколько это не

огорчило. Жизнь в этом маленьком узбекском городке вспоминается мне сейчас как одна из самых ярких и счастливых

страниц моей жизни. Работа моя мне нравилась. Утром я должен был запустить три танковых дизеля, по ходу работы следить за уровнем масла в них, во время бурения запускать насосы, качающию глинистый раствор, в вечернюю и ночную вахту я включал двигатель

электростанции, а в промежутке между этими моими основными делами я мог мыть шваброй пол в дизельном помещении,

протирать ветошью корпуса дизелей и помогать разгружать мешки с цементом, если не хватало подсобных рабочих – вот и

все мои обязанности. В остальное время я сидел на инструментальном ящике и или читал, или учился играть на губной

гармошке ( вряд ли я научился бы когда нибудь на ней играть, если б не эта моя работа). Деньги, которые я получал по

штатному расписанию, плюс всякие коэффициенты были раз в 10 больше моей институтской стипендии и потому я

чувствовал себя Крезом. Прибавьте к этому, что у меня вскоре появилась любимая девушка с нереально красивой фигурой ( о знакомстве с ней я писал в своей первой книге), с которой мы могли позволять себе на выходные и праздники выезжать в Самарканд, Бухару и даже Ташкент и проводить время в еще более цивилизованных местах.

Так вот, Люда – так звали мою девушку – очень любила музыку и разбиралась в ней ( она вела кружок пения в местном

Доме пионеров) и ей сразу понравилась музыка, которую я привез с собой из Баку – магнитофонные записи самых лучших

американских Биг Бендов, певцов и певиц джаза, но больше всего ее поразили два диска Гленна Миллера “Made In USA”,

два долгоиграющих гиганта в ярких конвертах-обложках на которых были изображены – на одном портрет Гленна Миллера, а на втором - подушечка с его орденами. Обе пластинки были выпущены как дань памяти этому великому оркестру,

погибшему в авикатастрофе во второй мировой войне. Там так и была написано на конвертах «Трибьют ту Гленн Миллер

оркестр». Пластиники эти ( чудо, в которое тогда мало кто верил) продавали в ГУМе и вот кто-то привез их в Баку и мне

посчастливилось купить ( по баснословной, конечно, цене) эти диски. Сам вид таких дисков был для нас в те времена

непривычен – Апрелевский завод недавно начал выпуск долгоиграющих дисков и продавались они в конвертах из жесткой

серой оберточной бумаги с дыркой посредине в виде круга, конечно, без всяких излишеств – рисунков, надписей и т.д. А тут – твердый картон, цветной портрет, цветные картинки и с обратной стороны тоже. Плюс название исполняемых номеров. Тут и «Чаттануга –Чу-Чу», и «Ин дзе муд» – мелодии, которые мы знали по фильму «Серенада солнечной долины». Но и

остальные вещи сразу покоряли любителей джаза – и «Литл Браун Джаг», и «Американский патруль» и «Пенсильвания

стейшн 6500». Помню, на этих пластинках была еще наша «Дубинушка, эй ухнем!» в джазовом исполнении и «Танец

Анитры» Грига. Что и говорить, для тех времен эти пластиники в Москве и Баку были грандиозным событием, а уж в Катта-

Кургане это было уже явление эпохального масштаба. Я писал в первой книге, что познакомился я с Людой в клубе масложиркомбината, буквально вырвав ее на танец из

окружения курсантов летного училища. Не могу отказать себе в удовольствии и не рассказать еще раз, как мне удалось это сделать. По опыту бакинских танцплощадок, где играли в те времена только живые музыканты ( притом очень классные джазмены) я

знал, что прежде чем начать играть, барабанщик три раза ударяет палочкой по ободу барабана и это сигнал для музыкантов начать играть после третьего удара. Зная это, нам удавалось иногда пригласить на танец девушку, на которую, мы видели, уже нацелились другие ребята. Для этого надо было встать рядом с ней, можно даже спиной и принять вид скучающего

человека, дабы не насторожились ее ухажеры или другие парни, желающие ее пригласить, затем обострить свой слух

насколько это возможно, чтобы услышать легкий стук палочек по кромке барабана и после первого удара взять девушку за локоток, и сказать одно слово «разрешите!» Музыки еще нет, какую-то долю секнуды и она и ее партнеры смотрят на тебя,

ничего не понимая и тут раздаются звуки оркестра и ты уводишь девушку под взглядами ребят, готовых растерзать тебя за такую проделку. И очень часто этот номер нам удавалось с успехом проделывать. И вот когда я увидел Люду, окруженную

толпой курсантов, которые наперебой приглашали ее на танец я понял, что надо применить этот испытанный прием

бакинской танцплощадки «Желдор», чтобы станцевать с этой местной королевой. И мне это удалось и до сих пор я помню

растерянные физиономии будущих офицеров, на глазах у которых, из самой их гущи была уведена на танец их пассия,

притом каким-то непонятным парнем, в желтых рабочих ботинках, спортивных штанах из чертовой кожи, да к тому же еще и

кавказцем. Но после того, как мы с Людой сблизились настолько, что она перешла жить ко мне в мою съемную комнату и мы уже вместе

ходили в кино, на танцы, на пляж на канале и курсанты постепенно смирились с моим присутствием рядом с Людой, и даже

стали иногда подходить потрепаться с нами и вскоре многие курсанты стали и моими хорошими приятелями - они

приходили ко мне в гости, слушали мою музыку, проникаясь любовью к джазу, находящемуся тогда в опале. В парке нашего

городка передавались по репродуктору только лирические песни советских композиторов, вроде задушевной песни Трошина «Ты прости меня родная, я мудренных слов не знаю, только знаю, что люблю тебя». Конечно, запретный плод всегда

сладок и курсанты, наслушавшись у меня джазовой музыки, захотели слушать ее и у себя в части. Мне пришлось дать им эти два диска Гленна Миллера на несколько часов, чтобы они переписали их на студийный магнитофон, имеющийся в

радиорубке части. А на следующий день я уезжал в Алма-Ату – там работал мой институтский друг Артем, который по

распределению попал в «Казгипрониихиммаш» и был страшно доволен и городом и друзьями, которые появились у него в

этом проектном институте. Он уговаривал меня обязательно приехать к нему и я выбрал несколько дней свободных от вахты и поехал в Алма-Ату. Люда не могла поехать со мной – не получалось с работой у нее. Конечно, пять дней в компании с

Артемом и с его друзьми пролетели мгновенно, но тем не менее я соскучился по своему Катта-Кургану и, конечно, по Люде. Я ехал в поезде обратно около двух суток и все время слушал последние известия о напряженной ситуации вокруг

«Острова Свободы». Теперь эти события называются «Карибский кризис», подробно описаны и историками и прессой, но

мне кажется интересным, что операция по установке ракет на Кубе называлась «Анадырь», солдаты, отправляемые на Кубу погружались на суда в зимней одежде, с лыжами и в ушанках – чтобы ни у кого не было подозрений, что они направляются

на жаркую Кубу. Туда же везли и ракеты с ядерными зарядами. ( Хитрость, на уровне проделок Волка из «Ну, погоди!»). Так

вот, американцы сразу раскусили, что на Кубе строятся площадки для запуска ракет и потребовали от Советского

руководства прекратить строительство и убрать ракеты с острова. Громыко в ответ заявил, что это – полная чушь, никаких ракет там нет ( а там находилось 26 наших ракет и около 40000 наших солдат). Тогда американцы послали самолеты-

шпионы, которые сделали снимки этих ракет и фото эти были вывешены в здании ООН. Я помню заявление Зорина про эти

фото: «Фальшивки, сфабрикованные Пентагоном!» После этого Кеннеди обьявил, что Штаты вынуждены будут блокировать

Кубу, пока СССР не вывезет оттуда все свои ракеты. Помню, меня поразил такой факт: в Белый Дом прибыл представитель

Пентагона с атташе-кейсом, прикрепленным наручником к его руке. Это показалось мне очень серьезным аргументом за то, что американцы ни за что не уступят в этом вопросе и конфликта, а может быть и третьей мировой (и уже ядерной) войны не миновать. Но, как вы знаете, все закончилось тем, что встретив твердый отпор большевики вынуждены были с позором

вывозить с Кубы ракеты вместе со своими «анадырьскими» лыжниками. Но это произойдет чуть позже, а пока я приехал

утром рано в Катта Курган, вскоре после того, когда в Белый Дом прибыл представитель Пентагона с атташе-кейсом,

прикованным наручником к его запястью. Вам может показаться странным, а может и обидным, что описывая наше поражение в Карибском конфликте я нахожусь явно

на стороне наших противников. Да, я почти всегда в советское время (исключая Великую Отечественную войну) был на

стороне наших противников. И горжусь тем, что не попал под идеологическую обработку советского строя. И, как ни странно, это мое противостояние советскому промыванию мозгов продолжилось и в спорте. Я терпеть не мог псевдопатриотические рулады советских спортивных коментаторов в духе: «Такой спорт нам не нужен!» Не могу забыть, как хокейный матч между

сборными СССР и Чехословакии ( после событий 1968 года) мы смотрели со своим другом в красном уголке общежития

Губкинского инстиута и когда чехи забили победный гол, раздалось всего два радостных, ликующих возгласа – мой и моего товарища. А это тогда могло плохо кончиться. Ну так вот, в 7 утра я вышел на привокзальную площадь, вдохнул полной грудью свежий утренний каттакурганский воздух и услышал родные звуки оркестра Гленна Миллера, доносящиеся из-за колючего ограждения воинской части. Качество

записи при максимальной громкости звука было отменное и мелодия неслась над всем Катта-Курганом, не сливаясь с

местным антуражем, как, например, песни ансамбля «Бахор» в Караул-Базаре, а наоборот, конфликтуя с ним, как бы

подчеркивая несовмести-мость этой музыки с явными признаками советского строя – красными плакатами « Больше хлопка в закрома родины!», бессмысленными призывами вроде «Выше знамя пролетарского интернационализма!», доской почета

ударников коммунистического труда Масложиркомбината и т.д. Это была пьеса «Пенсильвания 6500». Как все ритмические вещи этого оркестра, создающие эффект движения

мощного механизма, способного, казалось, преодолеть любые препятствия «Пенсильвания 6500» имела некоторую

изюминку. особенность: при исполнении этого номера оркестр вдруг замолкал на долю секунды и раздавался вдруг

телефонный звонок и после этого музыканты хором кричали «Пенсильвания Сикс файф таузенд!» А в конце номера они

уже кричали не «Пенсильвания сикс файф таузенд» , а «Пенсильвания сикс файф о-о-о». Теперь –то я знаю, что это «О-О-О»

означает просто три нуля, то есть тысячу, так принято упрощать в Америке. А тогда мы считали, что оркестранты кричат «ХО- ХО-ХО».

Так вот, я шел по утреннему городу в такт музыке, предвкушая встречу с Людой, радостно кричал вместе с музыкантами

«Пенсильвания сикс файф таузенд !» и вдруг вспомнил о Карибском кризисе, о том потоке хулы, извергаемой средствами

нашей информации на Америку и все, что с нею связано и вдруг понял, что несмотря ни на что Америка живет и процветает, весь мир хочет походить на нее, надевая джинсы, жуя чуингам, слушая джаз и восхищаясь американскими автомобилями и

кинофильмами и с этим бессмысленно бороться. И вот даже в таком удаленном от мировой цивилизации месте, как

небольшой городок Катта-Курган в Зеравшанской долине, где над воинской частью, пестующих летчиков Военно Воздушних Сил СССР гремит американская музыка и звучат непонятные слова, выкрикиваемые стопроцентыми американцами –

«Пенсильвания Сикс файф хо-хо- хо!».

И я понял, что внес свою лепту в «Карибский кризис». Ноябрь 2012г.