А.Эйрамджан. Рассказ "ЛЫЖНЯ"

Мы встретились с Мишкой на дне рождения у нашего общего товарища – он был со своей девушкой, я - со своей. Мы давно не

виделись с ним и в разговоре за столом он предложил на следующие выходные поехать в однодневный дом отдыха, путевки

обещал достать у себя на работе – тогда только появилась эта новая форма отдыха. Мы с Леной с радостью согласились -

покатаемся на лыжах, сделаем в лесу шашлык, надышемся свежим воздухом.

И в следующую субботу мы поехали. Лыжи с собой не взяли, Мишка сказал что там дают напрокат.

Дом отдыха оказался вполне цивилизованным, мы разместились так: мы с Мишкой в одном номере, а Лена с Верой – в

другом. Это для администрации. А на самом деле мы с Леной заняли один номер, а Миша с Верой другой. На лыжах решили

первый день не ходить, первый день мы посвятили шашлыку на свежем воздухе. Мишка заготовил бастурму из баранины и

свинины вперемежку, дровишки принес нам работник дома отдыха за чекушку водки, выбрали место на опушке леса недалеко

от дома отдыха и закурился огонек над нашим самодельным мангалом. Девушки приспособили ствол поваленного дерева под

обеденный стол, разложили там тарелки, вилки, огурцы, лук, помидоры, стаканы для водки и вина, я включил магнитофон и

Энгельберт Хампердинк, тогда очень модный, огласил опушку своим сладким голосом.

Мишка в нашей компании стал сразу самым главным: во-первых, он руководил шашлыком и то и дело отдавал команды, вроде

«Воды!» - для того, чтобы не было открытого пламени, которое может сжарить мясо, или « Достань картон или фанеру» - это,

чтобы раздувать угли. А где в лесу достнешь фанеру. Стал раздувать своим шарфом. Короче, волей-неволей мне пришлось

быть у него как бы подручным. Ну, это ничего, если бы он не начал делать какие-то замечания, вроде бы дружески-

панибратские, но мне казалось, что в них было что-то не совсем дружеское.

Ну, например, когда стали есть шашлык, он вдруг сказал мне:

- Как ты кусаешь мясо?

- Обыкновенно, - сказал я.

- У тебя какой-то очень аккуратный укус, - взял он с тарелки мой кусок шашлыка и стал его разглядывать. – Мужчины так не

едят мясо, - выдал он.

- А как едят? – спросила моя Лена.

- Так, как овладевают женщинами, - ответил Мишка. – Разрывают на части.

- Вере можно только посочувствовать, - сказала Лена.

- Или позавидовать, - сказал Миша.

Я же промолчал и взял с шампура другой кусок мяса, потому что тот, который повертел в руках Миша я уже есть не захотел.

- А я его съем, - сказал Миша, нацепил на кончик шампура и подержал над огнем. – После дезинфекции.

Я же откусил от нового куска мяса и не удержался, показал всем след от укуса:

- Смотрите, так едят цивилизованные мужчины. Видите, какие ровные края. Это значит, что человек ест спокойно, подавляя в

себе животные инстинкты.

- А шалык – это варварская еда, - сказал Миша. – Его и надо есть, как варвары.

- Ну, пусть каждый ест, как хочет, - постаралсь закончить тему Вера. – Я знаю людей, которые ели шашлык у костра вилкой и

ножом.

- Бедные люди, - сказал Миша. – Есть хорошая восточная поговорка: Эш на билир, мюш надир!

- Что это значит? - спросила Лена.

- Ишак откуда знает, что такое мушмула! – сказал, смеясь Миша. – Мушмула-это такой фрукт. Сержик, подай мне помидоры –

насажу на шампур. Правда, вкусно получились помидоры?

- Очень, - сказала моя Лена. – Я первый раз ем поджаренные на огне помидоры.

- Жаль, баклажанов нет, - сказал Миша. – Вы не представляете, какой кайф есть шалык из баклажан. Ничего, как-нибудь летом

повторим такую вылазку, попробуете...

Мне не нравилось, что Лена как-то поддерживала все эти его дурацкие разговоры. Могла , например, не спросить про

мушмулу. Я бы потом ей обьяснил. Или, про помидоры можно было и не говорить. Ничего, конечно, криминального в этом нет,

но в сочетании с Мишкиными этими разговоры про растерзанное мясо мне хотелось бы, чтобы она промолчала.

А тут Мишка вдруг еще вот что выдал:

- Кoгда смотрю на костер, вспоминаю одну смешную историю: как-то раз, на картошке – нас послали с работы, сидим всем

отделом возле костра, поем песни, все уже поддатые, я сижу рядом с симпатичной лаборанткой, имя забыл, помню, что

приобнял ее немного, все такие квелые и вдруг, смотрю, из леса выходит человек в дубленке, в норковой шапке, подходит и

встает напротив меня. Я думал, что это кто-то из руководителей района или колхоза. А он говорит: Кайфуете, да? Я отвечаю:

Кайфуем! И прижимаю крепче к себе Зинку. Вот, вспомнил имя! А она в этот момент мне шепчет: Это мой муж!

Представляете?! Я моментально стал трезвым, как стеклышко. И потому когда теперь сижу у костра и смотрю в темноту, так

и жду, что из леса кто-то выйдет.

- Ну, на счет меня можешь не беспокоиться, - сказала Вера.

- И за мной никто не приедет, - смеясь , сказала Лена.

Вот, спрашивается, чего он рассказал эту дурацкую историю. В мужской компании, понятно, поучительно и интересно. А при

дамах зачем?! Да и Ленка хороша! Могла бы про себя не упоминать в такой связи.

Мы выпили, поели, потом Миша предложил потанцевать на снегу. Как раз Хампердинк пел «Стар даст», грех было не

станцевать. Мы стали танцевать, я, естесственно с Леной, Мишка с Верой и вдруг в середине танца он как массовик-затейник

крикнул:

- Дамы меняют кавалеров!

Подтолкнул ко мне Веру и выхватил буквально из моих рук Лену.

- Вот неспокойный человек! – со смехом сказал мне Вера. – Ни минуты покоя с ним!

Вера была вполне симпатичная внешне девушка, не хуже, во всяком случае, моей Лены, но такая внезапная рокировка мне

не понравилась.

Вернулись в дом отдыха мы, когда закончился ужин и Миша предложил выпить у них в номере горячего чаю.

- Мы привезли два кипятильника и у нас отличный китайский чай со слоном.

Я посмотрел на Лену и вяло спросил:

- Как ты?

- Я с удовольствием выпила бы чаю, - сказала Лена.

Я, честно говоря, ждал от нее другого ответа, например: « А как ты?» На что я сказал бы, что охота отдохнуть после такой

нагрузки в виде шашлыка и свежего воздуха и мы бы ушли к себе, потому что, честно говоря, меня уже утомило это

напряжение, которое Мишка создавал. Что –то раньше я такие выходки за ним не замечал. Наши негласные правила

кавказской дружбы, джигитского, если хотите, этикета, предусматривали комплиметарное отношение друг к другу в

присутствие дам, никаких склок, споров, выпендрежа. Можно было, например, рассказать про товарища, в присутствии его

девушки какой нибудь случай, где твой товарищ выглядел бы героем или, во всяком случае, очень достойно. Только в случае,

если вокруг были близкие родственники или старые друзья можно было рассказать какой-нибудь смешной случай, где

товарищ твой попал впросак или с трудом вырвался из катострофически неприятной ситуации. Это вызывало дружеский смех

и ни у кого, ты в этом был уверен, никаких отрицательных ощущений твой рассказ не вызвал бы. А за сегодняшний

шашлычный день Миша несколько раз нарушал эти негласные правила при Вере, которую я вижу второй раз в жизни и при

Лене, которую он видел столько же. И я не мог никак отделаться от какого-то липкого мерзкого осадка.

Когда мы с Леной, наконец, попали в свой номер я спросил ее:

- Ну, как тебе понравился сегодняшний день?

- Великолепно! – поцеловала она меня. – Ты доставил мне огромное удовольствие.

- Ну, что я! – скромно сказал я. – Шашлык делал Миша.

- Слушай, я впервые в жизни ела такой вкусный шашлык. Правда, что он два дня его подготавливал, замачивал, мариновал?

- Да, - сказал я. – Даже целый год выращивал этого барашка.

Теперь Миши и Веры не было и я мог выпустить свое жало.

- Ты шутишь?! – заглянула мне в глаза Лена. - В самом деле?

- Да, и зарезал этого барашка определенным способом, чтоб мясо было вкуснее. Есть одно такое место на шее барана, он

знает. Полосанул ножичком и баран готов.

- Ты меня разыгрываешь! – налетела на меня Лена и повалила на кровать. – Сказал бы уж лучше, что он разорвал его на

части...

- А, ты запомнила это! – отметил я. – Ты хочешь, чтоб я тебя сейчас разорвал на части?! – с вызовом спросил я.

- Да! Хочу! Хочу! Хочу! – радостно затеребила меня Лена.

И, знаете, как-то в этот момент мне вдруг стало не до Мишки и его дурацких сегодняшгних выкрутасов, осталась только моя

Ленка, такая сексапильная и манящая, зажигающая меня с полоборота и то что я, все еще находясь под водочными парами,

стал с ней делать нельзя было назвать раздиранием на части.

Утром, позавтракав, мы взяли лыжи, смазали их, вышли из дома отдыха и пошли на лыжах в лес.

Был чудесный денек. Мороз и солнце. Снег слепил глаза, легкий ветерок сдувал с деревьев серебристую пыльцу, которая

мельтешила перед глазами, создавая эффект стереокино, и звуки, витавшие в морозном воздухе, казалось, не зависели от

расстояния – карканье ворон, крики лыжников , звук дальней электрички – все было слышно с одинаковой четкостью.

Я замыкал нашу компанию: впереди был Миша, за ним шла Вера, потом Лена, а за Леной я. Лена шла как заправская

лыжница – шаг у нее был уверенный, все движения скоординированные, ритмичные и ясно было, что она лыжница со стажем.

Для меня же лыжи были экзотикой, я ходил на них раз десять, не больше. Первое время, когда я приехал в Москву, я пытался

освоить все эти зимние радости – коньки, лыжи и вскоре понял, что этим надо было заниматься с детства. Успокоился на том,

что на коньках перестал падать, но и никаких кренделей выделывать на них не мог, а лыжи – в принципе для простой прогулки

моих способностей вполне хватало.

Я шел за Леной и у меня в голове назойливо вертелось, как за завтраком Мишка опять перешел демаркационную черту:

зачем-то вспомнил вдруг, как я перед дипломом заболел вдруг желтухой и потому защищал диплом осенью, один со всего

факультета. Ну, заболел и заболел, зачем вспоминать? Так он все сводил к тому, что на преддипломной практике в Грозном в

общежитии, в котором мы жили, как-то мы играли в бутылочку и я поцеловал прекрасную незнакомку, жившую в соседней

комнате и случайно заглянувшую к нам. Все хотели, чтоб их бутылка указала на нее, а вот повезло мне да так, что я ,

оказывается, заразился от этого поцелуя.

- Точно! – говорил, вспоминая Мишка. – Как раз инкубационный период 12 дней и ровно через 12 дней, после того поцелуя ,

уже когда мы вернулись в Баку тебя отвезли на скорой в инфекционную больницу.

Я отмахнулся, сказал, что это было так давно, что трудно вспомнить не то что эту девушку, но еще и вычислить

инкубационный срок.

- Потрясающая память! – сказал я, обращаясь к Вере. – Он мог в свое время прочитать страницу из учебника по теории

упругости и пластичности и воспро-извести текст без единой ошибки. Хотя никто из нашей группы, ни он сам не могли понять,

о чем в этом учебнике идет речь.

- Не знаю, как остальные, а я все понимал, - поправил меня Миша.

Ну, разве не нахал! Видите, я искуссно ушел от разговора о моей желтухе и в то же время сделал Мишке как бы комплимент

– отметил его выдающуюся память. Я надеялся, что он сделает соответствующий вывод и перестанет пускать в мою сторону

ядовитые стрелы. Но он не понял. Мало того, решил набрать очки и похвастаться, что он один понимал что-то в этой теории

упругости и пластичности, хотя никто из нашего потока больше тройки на этом экзамене не получил. Выдающийся трепач!

Может я раньше этого не замечал?

А когда смазывали лыжи мазью, он опять прошелся по мне.

- Сержик, не жалей мазь! Это ведь не сливочное масло!

Ну что на это скажешь?! Можно подумать, что были ситуации, когда я жалел сливочное масло. Правда, может, я слишком

придираюсь ко всем его словам. Мелет человек, что придет в голову, чтобы поддержать тонус у компании, а я придираюсь. Но,

видно такой я человек, что поделаешь, меня всегда задевают выпущенные в мой адрес бездумные слова. Сам ведь я так не

поступаю! Я понял одно – больше с ним ни в какие хороводы ввязываться нельзя, это первая и последняя моя вылазка с ним.

Странно: в институте вроде был нормальный человек, а сейчас, после защиты диссертации стал каким-то балаболом.

И тут вдруг у Лены что-то случилось с креплением на правом ботинке. Она вскрикнула и все остановились. Первым к ней

бросился Миша, присел возле ее ног и сказал, что сейчас все исправит. Мы с Верой стоим и ждем, пока он зафиксирует Ленин

ботинок в креплении. А он не торопится, даже почему то снял варежку и стал смахивать снег с ботинка Лены.

-Спасибо, не надо. Давайте, лучше я сама, - предложила Лена.

- Что вы?! Это мужское дело. Сейчас прикреплю намертво! – заверил ее Миша, и, рассказывая какой-то аналогичный случай,

закрепил, наконец, Ленин ботинок на лыже.

Мы тронулись дальше, но теперь он шел впереди Лены и то и дело оборачивался, интересовался, как крепление или делился

какими-то впечатлениями.

Мне вдруг стало до того это нестерпимо, что я вдруг сказал всем:

- Мне не хочется идти в лес! Предлагаю пойти вон туда! – показал я на ровное заснеженное поле, довольно большое, даже

немного захватывало дух от такого огромного свободного заснеженного пространства.Только в самом дальнем конце поля

виднелось что-то темное, возможно село, а может просто строение какое-то.

- Что там интересного? – тут же откликнулся Миша. – Именно про это, я уверен, поэт сказал - «долгий путь без цели»!

- Да, очень однообразная равнина. А еще ведь и возвращаться надо, - сказала Вера.

- И самое главное – нет лыжни, - сказала Лена. – Целина, самая настоящая.

- Ну, вы как хотите, а я пошел! – сказал я и ступил на этот нетронутый наст. Мне вслед еще что-то кричали Миша, Вера, Лена,

но я шел, не оглядываясь, с каким-то агрессивным удовольствием, вспарывая своими лыжами снежный пласт.

Пошли вы все! – стучало у меня в голове. – Все! Достали!

Я уже думал во множественном числе, включая в это «все» и Лену и Веру. Лену мысленно ругал за то, что разрешила Мишке

вертеться у ее ног. А Веру за то, что позволяет Мишке ухлестывать за другими чувихами в ее присутствии. А Мишка вообще

меня уже достал. Если б я не ушел, я б наверняка не выдержал бы и сцепился с ним. Лимит моего терпения уже кончился, я

это чувствовал. Так что, считал я , мною был выбран самый оптимальный вариант. А они пусть идут себе в лес, девушки пусть

слушают Мишкины истории, хохочут. Слава Богу, что меня там нет. А Ленка? С ней, после того, что она не пошла со мной, я

не смогу больше общаться. Это - маленькое предательство с ее стороны. Ну и что, что нет лыжни? Вот прошел я и появилась

лыжня. Подумаешь, проблема. Нашла отговорку. Нет, такой хоккей нам не нужен! –вспомнил я любимую присказку Озерова с

его же интонацией. – Такие друзья мне не нужны.

И вдруг в тот самый момент, когда благородный гнев в моем сердце достиг, казалось, апогея и я решил с Ленкой вообще не

разговаривать, а тут же , до обеда уехать домой , не попрощавшись ни с кем, я вдруг услышал сзади звуки скользящих по

моей лыжне лыж. Это была Лена.

- А чего ты пошла за мной? – удивленно остановился я.

- Как чего? – удивилась и Лена. –Что за вопрос?

- Значит долго решалась? – язвительно спросил я, имея в виду, что прошло какое-то время, прежде чем она меня догнала.

- У меня опять слетело крепление, - сказала Лена. – Миша неправильно закрепил. Я исправила. Давай, теперь я пойду первой,

у меня все же есть опыт.

И она обошла меня.

- Не отставай! – и легко устремилась вперед.

Я пошел за ней по проложенной ею лыжне и вся неприязнь, накрученная мною против Лены, стала постепенно исчезать. Ну, в

чем она, собственно виновата? Что Мишка сидел возле ее ног? Не могла же она дать ему по физиономии ботинком? И она

говорила ему, что может сама исправить крепление, а он не отстал. Что ей оставалось делать? Дать лыжной палкой по

башке? Было бы здорово, но никто бы это не одобрил, в том числе и я. Так что Ленка ни в чем не виновата, тем более, что не

бросила меня одного в этом бескрайнем снежном просторе, самом настоящем «белом безмолвии».

И в самом деле, чем дальше мы с Леной углублялись в это заснеженное пространство, тем больше моя затея с этим марш-

броском стала казаться мне все более идиотской. Надо же! Сколько еще пилить, а для чего? Это уже работа, а не

удовольствие. Но видя, как Ленка увлеченно уходила все дальше вперед я понял, что не смогу предложить ей повернуть

назад. Это было бы нечестно и недостойно мужчины, считал я. Ведь она встала под мои знамена, поверила в

провозглашенную мною идею и остановить ее – значит, признать, что весь мой демарш был вызван мальчишеским

фрондерством, элементарной обидой и мелким желанием поскандалить, а не какой-нибудь благородной идеей, вроде

«проверка собственных сил в деле преодоления непредвиденных жизненных препятствий, борьба с природой» и т.д., т.е всей

той белибердой, которая нам внушалась в те времена отвсюду. Я посчитал, что лучше пусть Ленка думает, что это проверка

наших сил в борьбе с природой, чем мой дурной характер. Это просто и ясно и если мы преодолеем эту бескрайнюю снежную

целину – значит мы победили!

И потому я плелся за Ленкой, стараясь не отставать и мысленно говоря себе:

- Так тебе и надо!

Пару раз Лена останавливалась, поджидая меня.

- Как ты? – спрашивала она, выпуская изо рта клубы пара.

- Нормально! – отвечал я и Ленка, подбадривая меня, говорила:

- Уже видны строения в поселке. Немного осталось!

- Нет таких преград, которые бы не брал комсомол! – в тон ей отвечал я.

Почти у самого села она остановилась и сказала:

- Давай передохнем, чтоб войти в село бодрыми.

Я согласился, мы стояли рядом и Лена прижалась ко мне:

- Хорошо как, а , Сережа?

- Ну! – протянул я, поддерживая ее.

- Хорошо, что мы пошли в эту сторону, - сказала Лена. – Получилось, как маленькое путешествие на край света.

Я опять хотел ответить односложно, что-то вроде моего предыдущего «Ну!», но тут вдруг увидел совсем рядом ее счастливое

лицо, ее губы и притянул к себе Ленку и поцеловал. Все же это - дорогой мне человек. И она это только что подтвердила. Не

знаю, кому как, а мне ее поступок был дороже алмазов. Ведь она могла пойти с Мишкой и Верой и потом дожидаться меня

вместе с ними в холе дома отдыха, слушая мишкину болтовню и никаких претензий у меня быть к ней не могло. А пошла она

за мной. И пошла потому, что просто не могла поступить иначе. Пошла, потому что она мой друг. А это многое значит. Я бы и

сам так поступил, будь я на ее месте. А другого варианта я и представить себе не могу.

В селе оказалась чайная. Там были хорошие горячие пирожки с картошкой, капустой, мы с удовольствием поели их, попили

чаю, разомлели от тепла и сытости и нас потянуло в сон. И мы даже слегка задремали, сидя за столом, а проснулся я отого,

что мне показалось, что уже стало темно и я испугался: как мы в темноте будем возвращаться? Но, к счастью, за окном

светило солнце. А испугался я потому, что в 57 году, когда наш институт вывезли на целину мы как-то в воскресный день

пошли в соседний совхоз, километров за 20 от нашего – там жили ребята из политехнического интситута. Побыли у них весь

день и под вечер двинули к себе в совхоз, зная, что в ночной степи можем ориентироваться на электрические огоньки нашего

совхоза. Мы бодро шли на эти огоньки и вдруг стало темно. Оказывается, мы забыли, что в 10 вечера в совхозе выключали

электростанцию. Что делать – идти наугад было опасно, можно запросто заблудиться и потом нас будут искать с

вертолетами. Мы заночевали в степи и только с восходом двинулись в путь. Вот так у меня сейчас сработало подсознание во

сне.

Почувствовав мой взгляд, проснулась и Лена.

- Ну, по коням? – спросила она меня бодрым голосом.

Мы вышли из села и встали на свою лыжню. Теперь впереди был я. Лыжню нашу чуть приморозило и двигаться по ней было,

как мне показалось, намного легче.

Мы прошли приблизительно полпути, когда увидели двигающихся нам навстречу группу людей.

- Смотри! – первая заметила их Лена. – У нас оказались последователи.

Это была группа студентов из нашего дома отдыха. Весело попривет-ствовав нас, уступившим им лыжню, они пронеслись

дальше.

- Они даже не подозревают, что встретили первопроходцев, - сказал я.

Я все же испытал в этот момент что-то вроде гордости, что мы проложили этот путь. А еще минут через десять нам навстречу

попалась одна молодая парочка – они шли хорошим спортивным шагом и не потратили время на обмен привествиями с

нами, очевидно, чтобы не сбиться с ритма. Еще одна парочка, обходя нашу лыжню, крикнула нам:

- Что там интересного?

И Лена прокричала им вдогонку

- Горячие пирожки с капустой и картошкой!

И пока мы дошли до нашего дома отдыха нам повстречалось на лыжне еще человек 10, не меньше.

Мы собрали наши вещи и уехали до обеда из дома отдыха. Уехали по-английски, не прощаясь.

Декабрь, 2010 г.