А.Эйрамджан. Рассказ "ВЕЛОСИПЕДНЫЙ СИНДРОМ"

Миллион раз я бывал у них дома, когда она была женой Эдьки Гущева, приходил чаще один, а иногда с женой Машкой, в

основном, на дни рождения Эдьки или Люльки. Ни разу у меня не возникала мысль, что с Люлькой у меня может быть роман. Во-

первых, жена товарища - это табу. Потом, моя Машка намного симпатичней Люльки, с этим даже сам Эдька согласен, всегда мне

говорил: « Вот твоя Машка - это класс, не то, что моя Люлька! Все же она неприлично выглядит, и потому не хочется с ней никуда выходить, поверишь? - говорил он мне. - Все мужики ведь только на ее жопу и смотрят, а какого мне? Вначале ведь я тоже на ее

жопу клюнул, а теперь понял, что непосильная эта ноша для меня. Все ее хотят, а ты как бы преграда, непрошенное препятствие на этом пути, понимаешь? Очень тяжело, просто неудобно людям в глаза смотреть!» Вот так и говорил он мне, честное слово. И я чувствовал, что говорил он это от души. В принципе, правду он говорил. Моя Машка миниатюрная, стройная, как стебелек, все у нее на месте в нужных пропорциях, а у Люльки самый настоящий лошаднинный зад, и бедра тоже могучие, под стать этому

заду. А туловище обычное и потому создается впечатление, что бедра и зад от другого тела. Я, глядя на нее, все время

вспоминал одну абстрактную скульптуру, многие, я уверен, видели ее на репродукциях - выточенная из дерева лежащая

женщина; сразу поражают воображение ее огромные ляжки, невероятные ягодицы, маленькое туловище, подростковая грудь и

совсем крохотная головка, не помню скульптора, но работу эту запомнил. Сама Люлька к тому же еще рыжая и лицо какое-то

рыхлое, - другое слово даже подобрать не могу, чтобы определить эту фактуру ее лица: представьте, что каждая линия лица как бы не завершается логически, а теряется где-то по пути к завершению. Но вместе с тем, когда она говорит, смеется или ест - все вроде становится на место. Но это заметно, когда она молчит и слушает кого-нибудь, тогда лицо ее замирает и эта

незавершенность и пористость фактуры сразу бросаются в глаза. И вот можете себе представить, что вдруг все эти ее

отрицательные на мой взгляд качества - огромная попа, обильные тяжеловатые бедра, маленькая грудь и сделанное как-бы из папье-маше лицо вдруг стали для меня предметом жуткой страсти. Кто бы сказал мне это год назад - ни за что бы не поверил. Но так случилось. Как-то в универсаме я встретил Люльку. Я уже знал, что с Эдькой они развелись, а по какой причине я мог только

догадываться. Эдька мне не говорил, а я не выпытывал, но по тому, как Эдька быстренько нашел замену Люльке, я понял, что

разрыв серьезный и связан именно с тем, что Эдьке была непосильна эта ноша - Люлькина задница и он подготовил заранее

Люльке замену – серенькую мышку, похожую на девочку из детдома...

Мы перекинулись с Люлькой парой фраз, я никаких вопросов по поводу их развода с Эдькой не задавал и уже хотел

свалить, как вдруг она мне говорит: - Сереж, мне вместо долга отдали мотоцикл «Кавасаки-Нинзя», слыхал про такой? Как не слыхал? - мысленно усмехнулся я - Два года, как продал я свой. Машка заставила. Боялась, что рано или

поздно расшибусь. У меня и костюм к нему был фирменный.

- Так вот, - продолжала Люлька, - не знаю, что с ним делать. Надо продать, а сама я вряд ли смогу это сделать. Эдька

говорил, что ты был байкером. Может тебе нужен - отдам по старой дружбе со скидкой. - Спасибо, Люль, - сказал я. - Но Машка заставила меня продать свой байк. Вот точно такой, как твой. Так что я не

покупатель, прости, - сказал я. - А помочь продать сможешь? - спросила Люлька. - Например, поехать на нем в воскресенье на авторынок и постоять

там часика два. Продастся - обмоем, а нет, так нет. На это я согласился и знаю, почему. Мне, честно говоря, хотелось еще раз проехаться на «Кавасаки», вкусить снова этой кайф. Хотя еще продолжались холода и дорога была не для байка, но очень уж захотелось. Договорились, что я в воскресенье

заеду к ней, посмотрю мотоцикл, проверю его продажную готовность и, если все в порядке – поедем продавать. . И я с трудом дождался воскресенья - так мне не терпелось проехаться на мотоцикле. Машке ничего не сказал про байк, чтоб не возникала, а сказал, что еду на вокзал встречать срочный груз по работе. Мотоцикл внешне оказался в хорошем состоянии. Я сказал Люльке, что поеду, прокачусь, чтобы убедиться в его ходовых качествах. С полчасика поносился на байке по очищенным улицам и удовлетворенный вернулся к Люльке. Сказал, что байк готов к продаже и, если просить за него реальную цену, то улетит сходу. Тем более, что весна на носу, сезон байкерский. Машину свою я оставил возле Люлькиного дома и мы поехали на рынок на байке. Люлька села позади меня, обхватила

меня руками и, как мне показалось, даже своими мощными ляжками. За полчаса байк улетел даже на полторы штуки выше цены,

которую мы наметили, и Люлька сказала, что мы обязательно должны обмыть это дело в каком-нибудь приличном ресторане. Я

вначале пытался отговориться делами, к тому же мне и в самом деле не хотелось днем выпивать, наедаться, но Люлька и

слышать об этом не хотела, а когда она сказала "возьми тогда парнос деньгами" - я махнул рукой и согласился. Мы поехали в

ливанский ресторан - Люлька там была и говорила, что там вкуснейшая еда. Она не могла нарадоваться, что избавилась от

мотоцила и потому стала заказывать все самое дорогое и без разбору. Я ее вовремя остановил, сделал разумный заказ, а

выпить, по обоюдному решению мы выбрали коньяк "Хенесси".

Ну, что я вам скажу, правильно говорят, что все бабы становятся чертовски привлекательны после опредлеленных

грамм спиртного. У каждого своя норма. Так вот моя норма, вообще, не очень большая - грамм двести и я уже почти готов. Все

люди братья, все чудесно и, даже мне кажется. Я охотно подчиняюсь своему такому состоянию – говорю громче обычного, слегка косноязычу и готов на все ради друзей. А тут еда была в самом деле вкуснейшая и мы с Люлькой под разные "Мусаки",

"Бабагануш" и «Хомасы», плюс разнообразные кебабы спокойно уделали бутылку "Хенесси", притом Люлька частенько

пропускала тосты и я, видно, выпил больше половины бутылки, что для меня совсем нежелательно. Потом мы с ней поехали

куда-то пить кофе с мороженным, потом, уже под вечер попали в какой-то клуб, где были танцы и мы с Люлькой танцевали,

тесно прижавшись друг к другу и я даже не задумывался о том, правильно я поступаю или нет, прижимая к себе бывшую Эдькину жену. К тому же – теперь я понимаю, что виноваты были не только спиртные пары «Хеннеси» – я вдруг почувствовал к Люльке

сильное влечение: ее рыхловатое лицо излучало какое-то сексуальное сияние – так и хотелось его помять двумя руками,

случайные прикосновения к ее телу еще до танца наэлектризовывали меня мощными зарядами – что меня вначале сильно

удивляло, а когда в танце она прижалась ко мне и выяснилось, что Люлька, оказывется, идеально подогнана под меня, будто ее заранее проштамповали по моему рельефу, я вдруг cобственным телом осознал закон всемирного тяготенния – он, я в этом

теперь уверен, распространяется и на разнополые человеческие тела: большая масса притягивает меньшую. И поскольку

меньшая масса была у меня то мне уже казалось, что меня влечет к ней именно эта сила всемирного тяготения,

сопротивляться которой бессмысленно и я с удовольствием ловил себя на том, что испытываю невероятно приятные ощущения, касаясь ее бедер - таких, казалось раньше, уродливых, ее ягодиц, которые Машка моя называла просто неприличными и

маленьких, почти сливовых грудей, которые так не подходят, вроде, к ее обильному телу. И вдруг все стало на свои места,

образовало гармоничную систему - бедра, ягодицы, грудь и лицо, казавшееся мне раньше каким-то припухлым, вдруг обрело

манящие губы, лучистые глаза, а запах ее рыжих волос начал сводить меня с ума. И мы с Люлькой одновременно как -то

поняли, что больше на людях нам нечего делать - поехали к ней домой и то, как мы набросились друг на друга, можно было

назвать не любовью, не спонтанным сексом, а скорее, битвой полов. Я вернулся домой довольно поздно и с трудом отбился от Машки, свалив все на своего друга Кирилла, который повел

меня продавать мотоцикл, а потом обмывать продажу. На следующий день на работе я все думал о вчерашнем происшествии с Люлькой и решил, что с этим делом надо

завязать: все же она бывшая жена моего друга и есть в этом что-то порочное – пристраиваться к бывшей жене товарища. А к

концу работы я, весь день находящийся как бы в облаке вчерашнего угара – люлькиных бедер, попы, ее объятий и жарких

поцелуев решил, что не позвонить ей будет просто свинством, нужно вести себя как джентльмен, решил я. А как только услышал ее голос, теперь наполненный для меня обволакивающими сексуальными обертонами, понял, что должен обязательно увидеть

ее.

Ну вот после этого у нас с ней все и понеслось. А недавно она призналась, что, оказывается, давно положила на меня

глаз, еще тогда, когда была женой Эдьки. «Ты меня жутко волновал, - сказала Люлька. – Мне даже казалось, что ты это

чувствуешь.» Представляете, а я, лопух, ничего не чувствовал, абсолютно ничего, даже легкого дуновения! Теперь я использовал любую возможность, чтобы заскочить к Люльке хотя бы на полчаса. Целыми днями я бился над

тем, что бы придумать, чтобы освободить часть субботы или восресенья и уделить это время нашей с Люлькой встрече.

Вечерами, сидя дома у телевизора я вдруг вскакивал и придумав что-то, какой-нибудь дурацкий повод, выходил из дому, звонил Люльке, чтобы убедиться, что она одна, а иногда и несся к ней, не в силах бороться с всемирным тяготением. Стоило мне только подумать о Люльке, представить ее в момент наших любовных утех, как я тут же покрывался холодным потом, у меня учащалось

дыхание и как-то на директорском совете в один из таких моментов наш главбух участливо спросила меня: - Вам что, плохо?

В детстве у меня не было велосипеда и , когда кто-то давал мне свой проехаться и я брался за руль велосипеда, чтобы оседлать его на ходу я всякий раз испытывал какое-то лихорадочное возбужднение от предстоящего удовольствия, это было

чувство в какой-то степени превосходящее по своему накалу удовольствие от предстоящей езды, хотя езда была основным

удовольствием. Но вот это чувство предвосхищения было все же ярче. Потом это перешло у меня и к мотоциклам - пока я

выводил чужой мотоцикл за рога на дорогу я весь трепетал в предчувствии предстоящей езды, скорости и не успокоился, пока не приобрел этот «Кавасаки-Нинзя», а продав его, я как-то и не вспоминал об этом весомом довеске к мотоциклу. И вот я вдруг

заметил, что это чувство у меня возникает теперь всякий раз, когда я, войдя к Люльке в квартиру, обхватываю ее за талию, беру за плечи или кладу ей руки на ягодицы. Всякий раз я испытываю тот самый велосипедный трепет или синдром, как угодно. Но это так! Я начинаю испытывать предчувствие обалденного кайфа и это состояние опьяняюще действует на меня.. И дело не только в люлькиных бедрах, попе, ее рыжей пуси ( это слово все стали употреблять после скандальной известности «Pussy Piot») и

мясистом лице ( которое в порыве страсти я теперь с удовольствием мну), тут, мне кажется, есть еще что-то, что я толком понять не могу, как не мог понять свои велосипедные страсти. И еще: с первой нашей встречи, когда мы отдались друг другу как два барса или ягуара, мы, мне кажется, забыли, что

мы люди и вели себя как настоящие животные и потому между нами не было никаких условностей, преград для осуществления

cпонтанно возникшей тяги друг к другу и Люлька выполняла все, что приходило мне в голову и притом с такой тигринной

грацией, что у меня захватывает всякий раз дух, когда я вдруг вспоминаю какой-либо эпизод наших любовных игр. Должен

сказать, что Машка моя всегда была очень строгая в вопросах толкования сексуальных развлечений – долгое время она не

позволяла мне ничего лишнего и любое мое предложение по внесению разнообразия в сексуальные ласки, воспринимала как

извращение. Но потом, когда появились разные журналы с сексуальной тематикой и я дал почитать ей несколько статей , она,

посоветовавшись со своей матерью – я в этом не сомневаюсь, что без обсуждения этого вопроса с моей тещей здесь не

обошлось, - дала мне несколько степеней свободы, которые, теперь я понимаю, были микроскопическими пятнышками на карте

наших с Люлькой любовных игр. Плюс ко всему мы с Люлькой обсолютно не стесняемся наших оголенных тел, рассматриваем

друг друга где хотим и я в деталях изучил уже ее тело и сделал потрясающие выводы. Например: попа ее такое же чудо-

произведение природы, как Гранд Каньон или Ниагарский водопад – по своей мощи, по чувству трепетного восторга, которое она вызывает, по своей исключительности, наконец – второй такой, кажется, не может быть в природе.. И бедра люлькины тоже

чудо! Внутренняя сторона поверхности ее бедер такая нежная и гладкая, что я получаю ни с чем не сравнимое удовольствие,

поглаживая это предпусье ( по аналогии с Предэльбрусьем я придумал это определение места), а уж если говорить о самой

люлькиной пусе , то у меня нет слов описать это чудо – вот если б я был худождником, мог рисовать, то я бы изобразил такую

картину: крупным планом люлькина пуся со своими бледными губками и редкими рыжими волосиками и вот отуда изнутри бьет

пламя газовой горелки, аццетиленовое, голубое пламя, расплавляюшее металл и все остальное. И рядом формула Эйнштейна:

Е = mc² . И надпись: «Такая же энергия у моей пуси.» И вот представьте теперь, после того, как я рассказал вам, какие у нас возникли с Люлькой отношения и как я стал ее вздыхателем, пылким любовником, чуть ли не маньяком всех ее прелестей, скажите, мог я представить, что Люлька со своей

чудо-задницей, с роскошными бедрами , рыжей пуськой и сливовыми грудями вдруг окажется в обьятиях другого мужчины?

Скажу вам честно: как только у меня лишь мелькнет такая мыслишка я сразу становлюсь полным идиотом и готов на все, чтобы не допустить этого. И вот что произошло недавно. Приближалось 8 марта, я этот праздник никогда за праздник не считал, но все же мы с

Андрюшкой ( нашим сыном, сейчас он в армии) дарили Машке и теще цветы. Ну и все. Никогда мы по этому поводу праздника

не устраивали и в гости не ходили. Так же как и на 23 февраля, все эти праздники - пережитки эпохи социализма, как говорил

мой друг Юрка Чигринский. И вот Люлька как-то сказала, что у них на работе намечается корпоративный праздик на 8 марта, что пригласили какую-то известную группу, будут танцы и все такое. У них на фирме так принято – ко всем праздникам устраивать такие вечера, которые сближают работников фирмы, улучшают человеческий климат в колективе, что в конечном итоге

сказывается на эффективности их труда. Так она мне обьяснила. Ну, возможно эффективность труда и повышается от таких

мероприятий, тут я не спорю, а вот что там у них бывают танцы и Люльку может пригласить любой хмырь, прижать ее в танце,

делать нескромные предложения – я почему-то нисколько не сомневался, что так запросто может быть . И в последнее время я все чаще вспоминал эдькины слова, что люлькина жопа на мужчин действует как магнит на металлическую стружку –

моментально притягивает. И только с одной целью – овладеть этим чудом. Правда, я себя успокаивал, что, мол, Люлька давно

на этой работе и, если б такие поползновения у кого-нибудь там были, то они давно бы реализовались во что-то – в отношения или во вражду. Но ничего такого, с люлькных слов, у нее на работе не было – там царила сугубо деловая обстановка, по ее

словам. Я в это старался верить, но чем ближе приближался этот корпоративный их праздник, тем сложнее было мне бороться с моим внутренним беспокойным чувством: а вдруг? И тут я бледнел и становился сам не свой от этого «а вдруг?». А 8 марта я подарил Машке флакончик импортной туалетный воды ( сказалось, видно, чувство вины перед ней) и еще

гвоздики ей и теще. И стал метаться по квартире, как тигр в клетке. Придумал предлог – сходить в магазин за тортом. Пошел, по дороге позвонил Люльке и ее мобильник почему-то не отвечал. Это меня очень насторожило. Принес торт домой, сел у

телевизора, а в голове одна картина страшнее другой. Например: какой-то постоянный Люлькин вздыхатель дарит Люльке духи к 8 марта, та подставляет щечку для поцелуя, но этот негодяй впивается в ее губы и обхватывает ручищами ее попу. Люлька

извивается, защищаясь от его напора и в конце концов затихает, отдается на милось победителя и рука этого гнуса тянется к ее предпусью! Представив это, я замычал, заскрежетал зубами. - В чем дело? – тут же откликнулась Машка. – Что с тобой? - Да не со мной! – ответил я как можно спокойней. – Новости такие! – показал я на телек. Машка с тещей опять заворковали, готовясь разделать принесенный мною торт, заваривали чай, а я пытался включиться в телевизионные новости, на какое-то время отвлекся событиями в Государственной Думе, а потом, как-то незаметно в сознание мое вползла новая версия событий на люлькином корпоративе. Этот среднестатический гнус, как я уже его себе представил,

подсыпал Люльке в шампанское клофелин и, заметив, что снадобье начинает действовать, затащил Люльку в одно из подсобных помещений. Люлька вяло возражала, движения и речь у нее стали заторможенными, а этот мерзавец только этого и ждал: он

уложил почти безсознательную Люльку на стол и стал стаскивать с нее джинсы. Конечно, главное его желание увидеть

оголенными люлькины бедра и попу. Люлька уже в полной отключке, а этот негодяй гладит ручищами ее предпусье и глаза его

алчно сверкают. Я, видно, опять заскрежетал зубамии и застонал, потому что Машка опять подошла ко мне: - Ар ю о кей? – спросила она по-английски. Она ходит на курсы английского языка и пока усвоила только самые

простые слова, вроде этого « ар ю о.кей» или «хау ар ю». И тут вдруг я ответил ей, неожиданно даже для себя: - Совсем не о’кей! – сказал я и встал с кресла. – Вот что-то все время к горлу подкатывает. - Может съел что-нибудь не то на работе? – спросила теща.

- Это не желудок, - сказал я, как бы прислушиваясь к своему организму. – Уже в который раз прихватывает и с каждым разом все сильнее, - сказал я. – Вот здесь, - показал я на грудную клетку. - Это сердце, - сказала теща. Она читает журнал про здоровье и берет на себя смелость ставить предварительные

диагнозы. - Ой, вот опять! – скривился я, схватившись за сердце. - Может быть скорую вызвать? – предложила Машка.

- Приедут какие-нибудь ломовики, - отмахнулся я. – Надо к Марку позвониить. Я набрал номер ( липовый, конечно) и заговорил:

- Привет, Таня, а Марк дома? На дежурстве. В своей клинике. Телефон не знаешь? Ну, ладно, спасибо. Привет. – И,

обращаясь к Машке и теще я сказал, делая вид, что превозмогаю боль: – Марк в клинике, и это для меня удача, хотя номера она

не знает, но я там у него был как-то. Так что поеду, сразу сдам анализы, проведем исследование. - Ты Таню не поздравил с 8 марта, - упрекнула меня Машка.

- Передам свои поздравления через Марика, - сказал я. – Он объяснит ей, в каком я был состоянии. – И опять скорчив болевую гримасу, я оделся , поцеловал Машку, помахал рукой теще – ее физиономия показалась мне подозрительной, будто бы

она разгадала мой маневр и потому я у самой двери вдруг присел на стул. - В чем дело? – заволновалась Машка.

- Какая-то слабость вдруг нашла, - сказал я. - Может мне отвезти тебя? – предложила Машка.

- А тебе охота? – спросил я, как бы прислушиваясь к своему организму. Мельком взглянул на тещу и зафиксировал,

что мой маневр повлиял на нее – подозрительный блеск в ее глазах пропал. - Что за вопрос?! – обиделась Машка. – Я сейчас оденусь.

- Ну, если охота, - согласился я и, как только Машка бросилась к шкафу, встал: -Ты знаешь, отпустило. Сиди лучше

дома. А я доеду. Оттуда позвоню.

И я вышел из квартиры. Не дожидаясь лифта, понесся по лестнице вниз через три ступеньки – я был уже уверен, что

мое скорое появление на люлькином корпоративе может спасти ситуацию – похотливый гнус получит по заслугам! Но от

подъезда до машины мне пришлось идти все же медленно, и слегка согнувшись на левую сторону – я был уверен, что Машка с

тещей провожают меня взглядом. Открыв дверцу, прежде чем сесть, я посмотрел на наши окна – так и есть, они маячили в окне,

я помахал им рукой, а потом медленно опустился на сидение и спокойно выехал со двора, чтобы тут же на проспекте дать газу. По дороге я несколько раз набирал Люльку, но все безуспешно – телефон не отвечал. Картины, которые рисовало мне

воображение явно были не для нашего дорожного движения – пару раз я чуть не вляпался в аварию. Где работала Люлька я

знал – несколько раз я забирал ее оттуда после конца работы. Сейчас тяжелая дубовая входная дверь была закрыта и на стук мне никто не ответил. Первые два этажа трехэтажного здания были темными, а третий весь был освещен – значит там

проходил праздничый вечер. Я перешел на противоположную сторону улицы и оттуда уже было видно что там проходит

праздничное мероприятие: с потолка свисал серпантин, мимо окон сновали люди. Я все набирал номер Люльки – но там было

глухо. Меня немного успокоил свет в окнах и то, что там было явно много народа, – те кошмарные сцены, что виделись мне,

теперь трудно было там представить. Но, тем не менее, почему телефон люлькин молчит? Я нашел небольшие камешки и стал

кидать ими в окна третьего этажа. Это был пустой номер: удар маленьких камешков там могли и не услышать, а камешком

побольше можно было разбить стекло и тогда уже вызывать Люльку было бы чревато последствиями. И вдруг в одном из окон

появился какой-то человек и сложив руки козырьком над глазами стал вглядываться в темноту. Я стал размахивать руками, как человек с необитаемого острова, когда мимо проходит корабль. Меня , видно, заметили, потому что окно распахнулось и

мужской голос крикнул мне: - Тебе чего? - Люду позови, пожалуйста! - Кого-кого?! – спросил мужчина. - Людку! – крикнул я. Имя «Люля» я не мог назвать, так как уверен был, что на работе ее называют по полному имени –

Людмила, а попросту, Люда. А фамилию Люльки, должен признаться, я не знал. Не мог же я крикнуть фамилию Эдьки – я не был

уверен, что она взяла его фамилию. И потому решил, что Люда – самый верный сигнал.

- А для чего она тебе? – спросил мужчина. Дурацкий вопрос. Что я мог ему ответить? И потому я крикнул: - Долго придется рассказывать! Позови, сделай одолжение. - Я тебе сейчас все сделаю! – крикнул мужчина, закрыл окно и я решил, что он пошел звать Люльку. И я глубоко ошибся.

Открылась дубовая дверь и оттуда вышли двое парней. - Ты Людку вызывал? – подошли они ко мне.

- Да, - сказал я и тут же получил удар в глаз, от которого я потерял ориентацию и чуть не упал на асфальт, хорошо, за

столб ухватился. - Чеши отсюда по-хорошему, - сказал мне парень. – А то за Людку можешь получить по полной

А второй добавил:

- Это пока тебе только аванс. Я уже пришел в себя, очухался после удара и пошел к своей машине. Вот он, тот среднестатический гнус, которого

рисовало мое воображение. И как вероломен, гад –нанес удар, когда я его совсем не ожидал! Парни решили, что вопрос со мной решен и победно расслабились. А я открыл дверцу и взял монтировку, которую

всегда держу в машине возле своего сидения – сейчас в пробках часто бывают разные стычки и надо иметь что-то под рукой,

увесистое. И вот с этой монтировкой, и с крепким ругательством я бросился на парня, который дал мне в глаз. Он тут же очень резво побежал от меня, причем не оглядываясь, развил бешенную скорость, а второй парень, когда я повернулся в его сторону, попытался забежать обратно в здание, но я с тем же ругательством опередил его и перекрыл ему дорогу к двери. - Я с вами, как с людьми говорил, а вы мудаки полные! Сейчас я вам устрою 8 марта! – Говорил я второму парню,

который остановился от меня метрах в пяти. - Я ж тебя не тронул, - стал оправдываться он. - А про аванс кто говорил? – спросил я. Он замолчал. К нему стал приближаться тот, который ударил меня.

- Брось железяку, поговорим по-мужски, - предложил он. - Один против двух? – сплюнул я. – Это по-твоему, по-мужски? Спасибо скажи, что я травматику не дастал. Ты мне за

глаз ответишь! – пообещал я, чувствуя, что как-то компенсирую, сублимирую свои неприятные мысли о Люльке в прямые

действия. Хотя, теперь, разглядев этих ребят понял, что вряд ли они подходят на роль людкиных искусителей. Слишком просты, не ее, как говорят, сайз. Глаз в это время, в самом деле, стал затекать. - Тогда скажи, для чего тебе Людка? – спросил тот, что ударил меня. - Да кто ты такой, чтобы я тебе отчет давал! – возмутился я. Все же негативное отношение к Люлькиному корпоративу

давало знать, хотя я и видел, что передо мной случайные люди. - Он Людкин парень, - сказал мне второй.

- Он?! – чуть не засмеялся я, показав на парня рукой. – Этот гнид?! - Сам ты гнид, - сказал тот парень и поднял с асфальта приличный по размеру камень. - Ну, кидай, - сказал я, замахиваясь своей монтировкой. – Только учти, что после этого я из тебя ромштекс сделаю. –

Мой глаз уже почти совсем заплыл. - Это мы еще посмотрим, - сказал первый парень, а второй вдруг стал голубем мира. - Друг, давай разойдемся по-доброму, - предложил он мне. – Мы с праздника. Выпили малость. Настроения драться

совсем нет. - А зачем он в глаз мне дал? – показал я на парня с камнем. - Выпивший, потому. И потом ты его Людку вызывал, - сказал парень.

- Я свою Людку вызывал, - сказал я. – Не думаю, что у меня с ним одна Людка. У моей Людки не могут быть такие

знакомые, которые сразу дают человеку в глаз. - Ты что, хочешь сказать, что твоя Людка лучше моей? – завопил вдруг первый парень и замахнулся своим камнем.

Теперь я понял, что они прилично поддатые. - Твой друг – полный мудак, - сказал я второму парню. – Забирай его и идите к такой-то матери. И я отошел от двери, освобождая им дорогу.

- Спасибо, брат, извини, - сказал второй парень и направился к первому, чтобы забрать его. И тут из дверей выскочила возбужденная девушка и кинулась к первому парню. - Ты опять, Дим, выступаешь?! Молодец! Обещал ведь! – отобрала она у него камень, бросила в сторону.- И ты, Валер,

тоже хорош! – укорила второго.- Весь праздник мне испортили! - А чего он тебя просил вызвать? – склочно заканючил Дима, показав на меня. – Я его спрашиваю, зачем она тебе, а он

говорит – мое дело! - Вы что, меня хотели увидеть? – спросила меня эта Люда.

- Нет, - сказал я. – Я просил вызвать мою знакомую, Людмилу.

- А как по-фамилии? – спросила девушка.

- Фамилию, к сожалению, не знаю. Она такая... крупная женщина. Дизайнером у вас работает.

- А! Милка Копытина! – назвала девушка неизвестную мне фамилию – Так они, дизайнеры-художники, на кухне салаты

готовят. Сейчас позову. - Спасибо, - сказал я, пряча монтировку за спину. – Вы уверены, что она – Копытина?

- Да. Я вспомнила – вы ее как-то встречали здесь, - сказала девушка. - Это они вас? – спросила она, показывая на мой

глаз. - А-а! – махнул я рукой и пошел к своей машине. Сейчас меня больше интересовал другой вопрос: «Неужели у Люльки

такая ужасная фамилия? – думал я. – Вот те на! Копытина! Теперь понятно, почему у нее такой зад и такие бедра!» - А ну пошли в дом! – приказала Люда парням и они прослушно направились к двери. – Сейчас я ей передам, - сказала

мне девушка.

- Извини, брат, если что не так, - сказал мне тот парень, что ударил меня, прежде чем скрыться в здании. - Ладно! – отмахнулся я, хотя меня подмывало сказать ему: «все так, брат, все так, не беспокойся». Ему это было бы

приятно услышать. Я бросил монтировку под сиденье и стал думать, что я скажу Машке про глаз. Я сходу прикинул, что «глаз» дает мне

шанс задержаться с возвращением домой на два часа позже, чем если бы я был в больнице у Марка. Нет худа без добра, одним

словом. И наконец, выскочила Люлька в моем любимом сиреневом платье с накинутым на плечи шарфом.

- Вот не ожидала! Ты каким судьбами! Что с тобой?! – увидела она мой глаз.

Я прижал ее к себе, обхватив за попу , такую обильную и родную. И опять почувствовал то велосипедное возбуждение, этот синдром предстоящего счастья обладания и сказал: - Я пришел к тебе, Копытина!

Август 2012